«Может, и так, запомнилось первое „Лах“, так и стал мой Василь Лахом».

Примечание. Как я предполагаю, немец увидел плачущего ребёнка и поддержал его на своём языке: «Du wirst bald lacheln!». Что в переводе на русский обозначает: «Ты скоро будешь смеяться». Малышня, конечно, запомнила только часть.

Вообще, хочу сказать, что Василий Иванович был очень хороший человек. Я никогда не слышала от него сквернословия, грубости. Работал он электриком. К большому сожалению, однажды сорвался со столба и разбился.

P. S. Один немец спас ребёнка, а другой оставил сиротой, убив отца в 1943 году под Псковом.

Верно сказано: народ ничего не решает, его гонят на бойню, убивать, насиловать, жечь, он покорно идёт…

Моей маме к началу войны исполнилось 19 лет. До войны она успела с шестнадцати лет, как я писала выше, потрудиться на стройке в Москве. Вот что она вспоминала…

Немцы в нашем селе Пыхторовка не стояли, может, оттого, что лес тут рядом, боялись. Стояли в деревне Гриденки. Говорили, что и в Тютюрях тоже были. К нам приезжали за едой. Ходили по дворам, просили: «Матка, дай яйко, млеко, буттер».

Они не насильничали, не грабили, в Германию никого из села силой не угоняли. Приезжали, собирали всех и проводили агитацию. Зазывали на службу к себе молодых хлопцев. Некоторые служили. Староста и к нам приходил пару раз, младшего брата Мишу звал, говорил, что советская власть сделала нас сиротами. Но брат закашлялся и сказал, что какой из него работник, если он болен и, возможно, не сегодня-завтра умрёт. Так он и отстал от Миши.

Примечание. Дядя Михаил сразу же после освобождения Стародуб-ского района был призван в КА на защиту Родины. Служил пулемётчиком в 139 стрелковом полку. В результате тяжёлого ранения потерял левый глаз и часть носа. После войн всегда был передовым трактористом в совхозе «Красный Октябрь».

Немецкие агитаторы рассказывали, что в Германии люди живут хорошо. Вас там тоже приучат к хорошей жизни. Мы, конечно, слушали молча, но как бы нам не было плохо, в Германию ехать не собирались. После вот такой агитации у некоторых моих подружек появилось желание уехать из деревни. Соседку мою мать её так «отходила» вожжами, что она сесть три дня не могла. Тут и желание поехать на чужбину сразу пропало. Правда, две тихонько записались, убежали в Ста-родуб и уехали. Потом присылали письма, что служат в доме, живут хорошо. Домой они так и не вернулись, вышли замуж там, детей родили. Посылки богатые домой присылали.

А мне не надо никакого богатства, от него только зависть и злоба кругом.

Когда немцы осенью 1943 года драпать уже собирались, стали нервными и злыми. По домам ходили, что хорошее — забирали. Люди собрали лучшие пожитки и пошли в лес пря-тать. А тут подводы с немцами по дороге ехали. Люди побросали свои узлы, а сами спрятались за холмами. Тут немцы такую стрельбу открыли! Все тряпки были простреляны. Наверно, думали, что партизаны в лесу притаились да их поджидали.

Вскорости умерла наша матка. Она умерла зимой в 1943 году. Всё думаю, что я виновата. Я топила баню. Матка пришла, когда я ещё не закончила топить. Потом ещё и дух надо делать. Она села в премыльнике. Я говорю: «Ма, что ты тут будешь дымом дышать, баня ещё не скоро будет готова. Иди домой, я за тобой приду». Она, наверно, была потная, прошла домой от бани, ветер её и пронял. Вскоре она заболела, стала кашлять сильно, а лечения никакого, хоть и немцев уже и прогнали. Так я осталась одна со слезами горькими…

Рассказ этой женщины я услышала в 2014 году в санатории «Ерино» Подольского района Московской области. В то время я уже работала над трилогией, собирала материал, посещала архив, ко всему прислушивалась. Как-то прохаживаясь по территории санатория, обратила внимание на двух женщин почтенного возраста, сидевших на лавочке, услышала обрывки фраз о войне. Я подошла, и завязался разговор.

Вот что мне рассказала Тамара Николаевна. (К сожалению, фамилию я не уточнила).

«До войны мы жили в Москве. Мне шёл тринадцатый год, когда началась война. Отец мой был инженером, его сразу забрали на фронт. Нас он успел отвезти на свою родину, там жила его родная сестра Мария и пустовал отчий дом. Так мы оказались в Курской области как раз рядом с Прохоровкой. Там стояли немцы. Хочу честно сказать, они были много культурнее наших людей. У тёти была корова, они приходили за молоком. Тётя, конечно, готова была отдавать бесплатно, но они никогда так не брали, всегда давали что-то взамен, или тушёнку, или масло. У них оно было в маленьких упаковках. Меня часто немец приглашал в сад прогуляться. Мама говорила, чтобы я не ходила. Но он ничего плохого не делал, говорил мне что-то на своём языке, кое-что на русском. Рассказывал про свою семью, говорил, что старший брат его погиб в первые дни войны, дома мать, отец и сестра. Угощал меня шоколадом. Вспоминая всё это, я пришла к выводу в том, что он просто скучал по дому.

Мама наша заболела и умерла, но тётя Маша нас не оставила, забрала к себе. У неё мы прожили до окончания войны. Потом нас забрал отец в Москву.

Хочу сказать вот ещё что: наши русские люди намного хуже немцев были. Когда прогнали немцев, они приходили к тёте, забирали молоко, хлеб, ещё и ругались.

Конечно, и немцы всякие бывали, и русские разные».

С этим человеком я познакомилась в 2006 году в литературном объединении «Родник». Владимир Маркович родился в 1937 году в семье военного, и сам избрал военную дорогу. Он родился на Украине, в самом начале войны вместе с матерью и старшей сестрой они переехали на родину матери в посёлок Коренево Курской области. Каменный