С выгодной для наблюдения позиции на штормовом мостике Эбнеру Маршу казалось, что весь Новый Орлеан объят пламенем и дымом, и к бегству готовится вся флотилия. От этого делалось как-то не по себе, чудилось, будто все капитаны знают нечто такое, что ему, Эбнеру Маршу, пока неведомо. Отчаянно хотелось подготовить «Грёзы Февра» к отплытию и, не откладывая в дальний ящик, отчалить.

Маршу не терпелось покинуть город. Да, работа на маршрутах Нового Орлеана сулила богатство и известность, и все же он скучал по рекам, которые хорошо знал: по верховью Миссисипи с крутыми берегами, густо поросшими лесами, по неукротимой, грязной Миссури, которая истребляла пароходы, как ни одна другая река, по узкому Иллинойсу и по илистому, бурному Февру. Пробное путешествие «Грез Февра» вниз по Огайо казалось ему теперь почти идиллическим воспоминанием о лучших днях. С тех пор как они оставили Сент-Луис и направились вниз по реке, все словно пошло наперекосяк. И чем дальше на юг они углублялись, тем более трудным представлялось путешествие.

– Джошуа прав, – буркнул Марш себе под нос, глядя на Новый Орлеан. – В нем есть что-то гнилое.

Слишком жарко, слишком влажно, слишком много насекомых, отчего человеку начинало казаться, что на этом месте лежит Божье проклятие. Возможно, не в последнюю очередь повинно в этом было рабство. В последнем, однако, Эбнер Марш не был уверен на сто процентов. Единственное, в чем он абсолютно не сомневался, так это в своем желании приказать Уайти прибавить пару и поставить Фрамма или Олбрайта в рулевой рубке, чтобы сняться с якоря и направить пароход вверх по течению реки. Сейчас, до того, как сядет солнце. До того, как они придут.

Эбнеру Маршу так нестерпимо хотелось отдать этот приказ, что он даже ощущал горечь прилипших к языку, но еще не произнесенных слов. Зная о предстоящем событии вечера, капитан испытывал почти суеверный ужас, хотя снова и снова повторял себе, что совсем не суеверен.

Небо было тяжелым, атмосфера удушливой, на западе собиралась гроза и обещала превратиться в ураган, как еще пару дней назад и предсказывал Дэн Олбрайт. Пароходы продолжали уходить один за другим. Они отходили десятками. По мере того как Марш наблюдал за их отплытием, за тем, как пароходы, направляясь вверх по реке, по очереди растворяются в мерцающем мареве жары, он чувствовал себя все более и более одиноким, словно каждый корабль, исчезающий вдали, уносил с собой частицу его самого, частицу его мужества, изрядную долю его уверенности, мечту или маленькую, прокопченную надежду.

Каждый день Новый Орлеан покидает масса кораблей, мысленно успокаивал себя Марш, и сегодняшний день не многим отличается от всех других, самый обычный августовский день на реке, жаркий, подернутый дымкой, ленивый. Люди лениво переставляют ноги и ждут, что, может быть, дохнет откуда-нибудь свежестью и прохладой или чистый свежий дождь смоет с неба копоть и дым.

Но другая, более старая и мудрая половина души Марша знала, что ждут они не прохлады и чистоты, и ожидание не сулит избавления от жары, сырости, насекомых и страха.

Внизу, угрожающе потрясая железной дубинкой, Волосатый Майк покрикивал на подсобных рабочих, однако его крики тонули в доносящемся с пристани шуме, звуках склянок и гудков других пароходов. На набережной лежала гора груза, почти тысяча тонн, полная вместимость «Грез Февра». По шатким мосткам, проложенным на основную палубу, пока перетащили едва ли четверть всего груза. Понадобится еще много часов, чтобы покончить с погрузкой. Марш, даже если бы очень захотел, не смог бы отдать приказ об отходе, во всяком случае сейчас, пока гора груза оставалась почти нетронутой. В противном случае Волосатый Майк и Джонатан Джефферс решили бы, что он свихнулся.

Как хотелось Маршу рассказать им все, как он и намеревался сделать поначалу, чтобы вместе принять какое-то решение, но времени не было, все закрутилось так быстро, и сегодня вечером к ужину на борту парохода ожидалось прибытие Деймона Джулиана. Времени на разговоры с Волосатым Майком и Джонатаном Джефферсом не оставалось, не было времени на объяснения и убеждения, на разрешение сомнений и ответы на вопросы, которые неминуемо последовали бы. Так что вечер Эбнеру Маршу предстояло провести в одиночестве, почти в одиночестве. В комнате с ними, народом ночи, будут он да Джошуа. Джошуа Марш не причислял к разряду всех остальных. Джошуа сказал, что все пройдет отлично, у него при себе будет его напиток. Джошуа был полон надежд и ожиданий. Но Эбнера Марша мучили сомнения.

На «Грезах Февра» было тихо и спокойно. Корабль выглядел почти покинутым. Всех, кого можно, Джошуа отправил на берег. Такое положение вещей не устраивало Эбнера Марша, однако с Джошуа не поспоришь, если он принял какое-то решение. Стол в кают-компании был накрыт. Дым, пар, сгущающиеся на горизонте тучи – все это способствовало тому, что льющийся в главный салон через витражные стекла окон в потолке свет казался тусклым, мрачным и безрадостным. В салоне, да и на пароходе в целом, сумерки уже наступили. Ковры выглядели почти черными, в зеркалах колыхались тени.

За длинной стойкой бара из черного мрамора перемещалась фигура человека, занятого мытьем стаканов. Но даже он казался выгоревшим, бестелесным. Марш тем не менее кивнул ему и проследовал на камбуз, расположенный ближе к корме, непосредственно за рулевой рубкой. За ее дверью кипела работа. Два юных помощника Тоби помешивали что-то в больших медных чанах и утятницах, в то время как официанты слонялись без дела и подшучивали друг над другом.

По запаху Марш определил, что в огромных духовках: поспевают пироги. У капитана тотчас потекли слюнки, однако он, полный решимости, прошел мимо.

Тоби резал цыплят в правом отсеке камбуза, где вдоль стен стояли клетки с курами, голубями, кроликами, утками и прочей живностью. Птицы создавали страшный гвалт. Когда Марш вошел, Тоби поднял голову. У его локтя лежало три обезглавленные тушки, четвертого цыпленка, оказывавшего ему отчаянное сопротивление, кок держал перед собой на колоде. В другой руке он сжимал тесак.

– Капитан Марш! – с улыбкой воскликнул Тоби и точным ударом опустил тесак. Тот глухо стукнул. Брызнула кровь, обезглавленная курица судорожно соскочила с колоды, когда хватка кока ослабла. Его сильные черные руки были покрыты кровью. Он вытер их о передник. – Чем могу помочь?

– Я просто хотел сказать, чтобы сегодня, когда ужин будет готов, ты покинул пароход, – предупредил Марш. – Как только подашь нам все, уходи и уводи с собой своих поварят и официантов. Ты меня понял, да? Слышишь, что я говорю?

– Конечно, слышу, капитан, – с улыбкой произнес Тоби. – Конечно, непременно. Хотите посидеть в тесном кругу?

– Тебя это не касается, – отрезал Марш. – Как только закончишь работу – сразу на берег.

Он повернулся в сторону носа и собирался было уже уйти, но что-то заставило его обернуться.

– Тоби…

– Да, сэр?

– Ты знаешь, что рабство никогда мне не нравилось, хотя я открыто никогда не выступал против. Я бы подал свой голос против, если бы чертовы аболиционисты не были такими набожными. Последнее время я много думал об этом и теперь хочу сказать, что, похоже, они правы. Нельзя относиться к другим людям так, словно они не люди вовсе. Понимаешь, о чем я? Рано или поздно это кончится. Было бы лучше, если бы все закончилось миром, но пусть все закончится, даже если прольется кровь и будут полыхать пожары, понимаешь меня? Главное, набраться терпения и ждать, хотя надо быть готовым ко всему. Многое в мире устроено несправедливо. Но всему приходит конец.