Она вела себя так, словно они состязались в остроумии, но на самом деле ей было страшно. Зачем он пришел? Чего хотел? Она чувствовала, что ничего хорошего от этого визита ждать нельзя. Он против. Она почувствовала тоскливую уверенность, что он попытается разлучить ее с Вальтером.

Отто тем временем продолжал:

— У Германии и Великобритании существуют серьезные разногласия. Великобритания поддерживает Россию и Францию. Это переводит Великобританию в разряд наших противников.

— Мне очень жаль, что у вас такое мнение. Многие его не разделяют.

— Истина не устанавливается голосованием, — сказал Отто с раздражением. Он явно ожидал, что Мод будет молча сидеть и слушать его речь. Он не желал, чтобы с ним шутили.

— Вы должны отнестись к моим словам серьезно, — сердито продолжал он. — Я говорю о том, что касается непосредственно вас. Большинство немцев видят в Великобритании врага. Подумайте, каковы были бы последствия, если бы Вальтер женился на англичанке!

— Мы с Вальтером много говорили об этом.

— Прежде всего он потерял бы мое расположение. Я не могу принять в семью сноху из Англии.

— Вальтер верит, что ваша любовь к сыну в конце концов поможет побороть отвращение ко мне. Неужели на это совсем нет надежды?

— Во-вторых, — продолжал он, не отвечая на ее дерзкий вопрос, — это рассматривалось бы как неверность кайзеру. Люди его круга перестали бы с ним дружить, в лучших домах его не стали бы принимать.

— Мне трудно в это поверить, — сказала Мод, начиная сердиться. — Наверняка не все немцы настолько страдают такими предубеждениями.

Он сделал вид, что не заметил ее грубости.

— И третье, самое главное. Вальтер работает в Министерстве иностранных дел. Его ожидает большое будущее. Я посылал его в учиться в разные страны. У него прекрасный английский, неплохой русский. Несмотря на свои незрелые идеалистические взгляды, он на хорошем счету у начальства, и сам кайзер не раз благосклонно с ним беседовал. Он вполне может когда-нибудь стать министром иностранных дел.

— Он лучший из лучших, — сказала Мод.

— Но если он женится на вас, его карьере конец.

— Но это же нелепо! — потрясенно сказала она.

— Юная леди, неужели вам непонятно? Человеку, состоящему в браке с врагом отечества, нельзя доверять!

— Но я люблю Вальтера и не помешаю ему преданно работать на благо его отечества.

— Беспокойство о семье жены может воспрепятствовать ему должным образом исполнять свой долг в отношении родной страны. И даже если бы он безжалостно забыл о родственных связях, не все готовы были бы в это поверить.

— Вы преувеличиваете, — сказала она, но прежней уверенности у нее уже не было.

— И конечно же, он не смог бы работать ни в какой сфере, где требуется секретность. В его присутствии перестали бы обсуждать конфиденциальные темы. У него бы не было будущего.

— Но ему не обязательно работать в военной разведке. Он может заниматься другим видом дипломатической деятельности.

— Любой вид дипломатии предполагает секретность. И кроме того, мое положение тоже будет под угрозой.

Это удивило Мод. О карьере Отто они с Вальтером не думали.

— Я доверенное лицо кайзера. Он может перестать питать ко мне доверие, узнав, что мой сын женился на подданной британской короны.

— Не должен…

— Может быть, и нет, если я займу жесткую, однозначную позицию и отрекусь от своего сына.

Мод ахнула.

— Вы этого не сделаете!

— Я буду вынужден! — вскричал Отто.

Она покачала головой.

— У вас есть выбор, — с отчаянием сказала она. — У человека всегда есть выбор.

— Я не согласен буквально всем, что нажил — положением, карьерой, уважением соотечественников, — жертвовать ради девчонки! — презрительно сказал он.

Мод почувствовала себя так, словно ей дали пощечину.

— В случае брака с вами Вальтер потеряет и семью, и страну, и карьеру. Но он пойдет на это. Он сделал вам предложение, не обдумав должным образом последствия, и раньше или позже, он поймет, какую страшную ошибку допустил. Вне всякого сомнения, он считает себя неофициально помолвленным с вами, и слово свое не нарушит. Он слишком благороден. «Хорошо, — скажет он мне, — отрекайся!» Иначе будет считать себя трусом.

— Это правда, — сказала Мод. Она была в смятении. Этот ужасный старик понимал происходящее лучше, чем она.

Отто продолжал:

— Поэтому разорвать помолвку должны вы.

— Нет! — Его слова ранили ее в самое сердце.

— Это единственная возможность его спасти. Вы должны от него отказаться.

Мод попыталась снова возразить, но поняла, что Отто прав, и не нашлась, что ответить.

Отто наклонился к ней и настойчиво, с нажимом спросил:

— Так вы с ним расстанетесь?

По щекам Мод заструились слезы. Она знала, что ей делать. Она не могла погубить Вальтера.

— Да, — ответила она, рыдая. Сохранить достоинство не удалось, но она и не думала об этом — слишком больно ей было. — Да, я с ним расстанусь.

— Вы обещаете?

— Да. Обещаю.

Отто встал.

— Благодарю вас за то, что вы так любезно выслушали меня, — сказал он и поклонился. — Всего наилучшего.

И вышел.

Середина июля 1914 года

В новой спальне Этель в Ти-Гуине стояло большое зеркало. Старое, с потрескавшейся рамой и мутноватым стеклом — но она отражалась в нем во весь рост. Это казалось ей невероятной роскошью.

Она часто рассматривала себя в белье. Ей казалось, с тех пор, как она влюбилась, ее формы стали более пышными. Она немного раздалась в бедрах и талии, груди стали более округлыми, — возможно, из-за того, что Фиц так любил их ласкать. Когда она подумала о нем, у нее заболели соски.

Фиц приехал утром с графиней Би и леди Мод и шепнул ей, чтобы она пришла в Жасминовую комнату после ланча. Этель поселила Мод в Розовой комнате под предлогом того, что в спальне, где Мод привыкла жить, требовалось поменять паркет.

Сейчас Этель зашла к себе помыться и надеть чистое белье. Она так любила готовиться к встрече, предвкушая, как он будет гладить ее тело и целовать ее губы, представляя, как он будет стонать от желания и наслаждения, вспоминая запах его тела и нежные ткани его одежды.

Она выдвинула ящик комода, чтобы достать чистые чулки, и ее взгляд упал на стопку тряпочек, лоскутков белой ткани, которыми она пользовалась во время месячных. И ей пришло в голову, что давненько она их не стирала, после переезда в эту комнату — ни разу. Страшное подозрение зародилось в ее душе. Она тяжело села на узкую кровать. Была середина июля. Миссис Джевонс уехала в начале мая. Десять недель тому назад. За это время она должна была вспомнить о тряпочках не раз, а дважды.