— Расскажи это капитану.

— Плевать на капитана! Я не убивала Шона.

— Что, по-твоему, я должен на это ответить?

— Я же вижу: ты думаешь, что это я.

— Думаю… Теперь думаю. Хотя до последнего времени я отказывался тебя подозревать.

— А теперь не отказываешься?

— Не отказываюсь.

— Просто потому, что я знала Шона до этой поездки?

— Потому что ты ЕДИНСТВЕННАЯ, кто знал его до этой поездки.

— И ты считаешь, что это повод его убить?

— Я ничего не считаю. Пусть разбирается капитан.

— Fuck off всем капитанам на свете. Я просто хочу, чтобы знал ты… Не капитан и не судьи… Я действительно не убивала его. Я знала его, но я не имею к этому убийству никакого отношения.

От стойки вернулись парни. Пива они не купили и теперь злились.

— Ты представляешь?! Он не дал нам пива!

— Почему?

— Да тоже — со своими конкурсами пристал. Что за клуб?! Нет, ну что за клуб, а?! Пива не дают!

Парни плюхнулись на стулья, закурили по сигарете и стали ждать официантку. В зале было тесно и накурено. Завсегдатаи в остроносых сапогах и рэйбановских солнечных очках проплывали среди облаков дыма, как айсберги в тумане.

Брайан подробно изучил все висевшие на стенах плакаты и показал мне пальцем на один, изображавший тощего бородатого мужчину с глазами тихого пьяницы.

— Знаешь, кто это?

— Нет.

— Это Чарльз Мэнсон. Ты знаешь Мэнсона?

— Что-то слышал. Он убийца, да? Его бандиты зарезали актрису, игравшую в кино мать антихриста. Он что, до сих пор жив?..

— Чарльз Мэнсон — революционер. Он пытался спасти этот мир, очистить его от скверны. Его отряд начал психоделическое наступление на Систему…

Мартин тут же встрял:

— Ничего подобного. Мэнсон был сатанист. Его преступления носили ритуальный характер.

Я пускал кольца дыма и слушал, как ирландский радикал и ирландский же оккультист спорят насчет того, кто из них имеет больше прав считать своим другом свихнувшегося маньяка Мэнсона…

Минут через десять спорить парням надоело. Еще через пять им надоело ждать. Официантка так больше и не появилась.

— Сил нет. Пойдем хоть куда-нибудь.

Я пытался объяснить, что такая задержка здесь в порядке вещей, что официантка обязательно появится, просто «Хара-Мамбуру» имеет неповторимую атмосферу… не помогло ничто.

Парни хотели выпить. Их не останавливало даже то, что до выступления стриптиз-команды «Отвислые сиськи» оставалось всего сорок минут.

Я сдался:

— Хорошо. Пойдемте. Давайте только сразу решим куда.

— Куда угодно! Только пусть там не заставляют сорок минут ждать пива!

— И чтобы без обидных кличек. Безо всяких там «Больших Бенов».

Я посмотрел на часы. Двадцать минут третьего.

— Можно было бы пойти в хороший бар, но это довольно далеко.

— Пойдем куда-нибудь ближе. Умоляю — поскорее.

— Из «ближе» здесь только гей-клаб.

— Пошли в гей-клаб.

Мартин попробовал вмешаться:

— Погоди! Это самое… А что там, в гей-клабе?

— Да ладно тебе! Выпьем по кружечке. Не понравится — двинем дальше.

Мы отправились в гей-клаб.

В Петербурге их несколько. Каждый — совершенно не похож на остальные. Есть закрытые для посторонних, и попасть туда с улицы невозможно. Есть экстремальные, где любого посетителя могут привязать вверх ногами к неструганой доске, а потом до крови высечь розами.

Клуб «Первомай» был совсем другим. Старинный особняк. Интерьеры и вся фигня. Убаюкивающая музыка. Зеркала во всю стену. Единственная необычная деталь — объявление о том, что в «Первомае» запрещена любая фото — и видеосъемка.

Мы заплатили за вход и устроились на плюшевом диване у самого бара.

— Почему этот клуб так называется? Местные геи как-то связаны с рабочим движением?

— Все проще. Раньше в этом здании располагался Дом культуры «Первомай». Стандартное название, без всякого идеологического подтекста. Дом культуры закрыли, а название осталось. Сейчас так происходит постоянно. У меня рядом с домом есть казино «Большевичка». Никто не удивляется.

— Жаль. Я думал… Геи — очень революционная прослойка общества. В 1974-м в Лос-Анджелесе они построили баррикады и камнями забросали полицию… Жаль, что тогда я был еще очень молодым и не мог во всем этом поучаствовать.

Дебби сказала:

— Ты не революционер, Брайан. Ты просто хулиган. Тебе хочется не рабочей борьбы, а бить окна и бросать камни в полицейских.

Брайан довольно кивнул:

— Я такой. Да. Но все-таки геи, евреи и студенты — это основа любой революции… Среди большевистских лидеров…

— Посмотри по сторонам! Кто тут станет участвовать в твоей революции?

Народу в зале было немного. Молодые люди в модных свитерах. Ухоженные мужчины с внешностью бизнесменов средней руки. Аккуратно и неброско одетые девушки…

Дорвавшиеся до алкоголя, который выставляли на стол сразу, не заставляя откликаться на обидные клички, ирландцы принялись опрокидывать в рот стаканчики.

Пригубив свой «Бифитер», Дебби тронула меня за рукав и предложила пойти потанцевать.

— Не знаю, приняты ли здесь гетеросексуальные танцы?

— Я хочу с тобой поговорить.

Я отставил стакан. С куда большим удовольствием я бы выпил еще стаканчик и наконец покурил.

Дебби положила руки мне на плечи. Под ладонями я чувствовал ее тело. Оно было горячее даже сквозь тоненькую футболку.

За всю эту неделю я ведь так ни разу к ней и не прикоснулся. Мы болтали, ссорились, выпили вместе небольшое (меньше Ладожского) озеро пива, но я ни разу не притронулся к ее восхитительному телу.

— Ты хотела поговорить?

— Хотела.

— Поговори.

— Я НЕ убивала Шона.

Я молчал и смотрел на нее. На самом деле я очень хотел, чтобы это было правдой.

— Пойми меня правильно. Я не боюсь ответственности. Не боюсь ни спецслужб, ни твоего супермена-капитана. Я — гражданка Юропиен Комьюнити. В том, что мне удастся без проблем покинуть вашу страну, у меня сомнений нет… Я хочу только, чтобы ты не думал, что это сделала я. Потому что я действительно здесь ни при чем.

— Не думаю, что твое еэсовское гражданство произведет на нашего капитана сильное впечатление. Если я правильно понимаю, то еще лет десять-пятнадцать назад он отстреливал ваших граждан по дюжине перед завтраком. Просто чтобы размяться.