В мае восемьдесят первого года жизнь Папы едва не оборвалась в результате покушения на него, совершенного на площади перед собором Святого Петра. Он приветствовал верующих, стоя в открытой машине, когда из толпы протянулась рука и грянули выстрелы. Он тогда потерял полтора литра крови и чудом выжил. Террористом оказался итальянский анархист. Его быстро умертвили в тюрьме, и никто так и не задался вопросом, а кто дал ему в руки оружие и отправил убивать[50]. Но Папа знал это, немногочисленные верные люди узнали это от самого террориста. И знание его останется с ним на всю его оставшуюся жизнь.

Теперь с высоты прожитых лет умирающий в замке Гандольфо Папа видел дела рук своих, и дела эти приводили его в ужас…

Мы ни в чём не подаём повода для преткновения, чтобы в нашем служении не было изъяна, но во всех отношениях рекомендуем себя как Божьи служители: в стойкости во многом, в бедах, в нуждах, в трудностях, в побоях, в тюрьмах, в беспорядках, в трудах, в бессонных ночах, во времена без пищи, в чистоте, в знании, в долготерпении, в доброте, в святом духе, в нелицемерной любви, в правдивых словах, в Божьей силе; с оружием праведности в правой и левой руке, через славу и бесчестье, отзывы недобрые и отзывы добрые; как обманывающие, и всё же правдивые; как неизвестные, и всё же узнаваемые; как умирающие, и всё же вот – мы живы; как наказываемые, и всё же не отданные на смерть; как опечаленные, но всегда радующиеся, как бедные, но обогащающие многих; как ничего не имеющие, и всё же обладающие всем.

Наши уста открылись для вас, кори́нфяне, наше сердце расширилось. Вам не тесно в нас, но тесно вам в ваших же нежных чувствах. А потому воздайте тем же, – говорю как детям, – расширьтесь и вы.

Не впрягайтесь в неравное ярмо с неверующими. Ведь какое общение может быть у праведности с беззаконием? Или что общего у света с тьмой? Да и какое может быть единодушие между Христом и Велиа́ром? Или какую долю имеет верный с неверующим? И какое согласие может быть между Божьим храмом и идолами?[51]

Идолы…

Сейчас, умирая, бывший архиепископ краковский понимал, что он не сделал самого главного. Он не выполнил Божьей воли, данной людям в Фатиме, Португалия, в тысяча девятьсот семнадцатом году. Он поставил личное выше божественного, свои страсти – выше служения Ему. Он так и не смог простить Россию. Простить за то, что она сделала с его народом за двести лет оккупации Польши, за пролитую в родную землю кровь. Переступить, стать выше этого, протянуть руку, а ведь в пророчестве ясно было сказано, что только Россия способна предотвратить Конец Света. Конец Света, предсказанный многими, в том числе ирландским монахом – ясновидцем по имени Малахия. Вместо этого он присоединился к войне против России и вел ее долгие двадцать с лишним лет своего пастырского служения. Тем самым приближая ужасный конец.

А ведь до него – всего ничего. Еще один Папа – и все. Следующий за ним станет последним в истории Церкви. Последним перед Страшным судом, который куда ужаснее, чем суд людей, которого он убоялся.

Окно было открыто, и легкий ветерок доносил до лежащего на кровати человека запах пробуждающейся земли, запах набухших почек и первой, пробивающейся к свету из тьмы подземелья весны. Весны, которую ему, бывшему митрополиту Краковскому, уже не суждено было увидеть…

Папа скончался примерно в двадцать два часа по местному времени тридцать первого марта две тысячи пятого года, в четверг, в личном замке Гандольфо, который был еще одной территорией суверенного государства Ватикан. Никто даже не попытался оказать ему помощь…

Утром, примерно в шесть часов утра, камергер Папы вошел в спальню и обнаружил тело. Первым делом он позвонил в Ватикан.

О смерти Папы объявили лишь второго апреля, эта дата и стала датой его смерти.

Девятнадцатого апреля после длительного совещания миру был явлен новый Папа. Это оказался немец, что было еще более невероятным, чем папа-поляк. Второй подряд Папа не-поляк на троне.

Едва приступив к папским обязанностям, новый Папа назначил ревизию в Банка ди Ватикана, а также в одном таинственном институте под названием Институт Святого Духа, который контролировал банк и игру на бирже деньгами Ватикана. Проверка проходила с середины апреля по середину июля две тысячи пятого года и показала потрясающие вещи: из Банка ди Ватикана первого и второго апреля две тысячи пятого года (в пятницу и субботу! Суббота – не банковский день!) были выведены ценности и активы на сумму двадцать миллиардов рейхсмарок, и пропали документы относительно судьбы еще какого-то количества денег. Никто даже не брался предположить, сколько денег могло быть там.

Все распоряжения на перечисление были совершены на основании документа, подписанного Папой Иоанном Павлом Вторым и заверенного его личной печатью. Ими же были узаконены документы на вывод громадного количества имущества. Банк Ватикана фактически стал банкротом, равно как и весь Ватикан.

При смерти Папы Римского главную роль играет кардинал-камерленго. Процедура такая: кардинал-камерленго в присутствии имеющихся в наличии в Ватикане кардиналов трижды ударяет Папу серебряным молоточком в лоб и, называя его данным при крещении именем, просит откликнуться. В случае с Иоанном Павлом Вторым эта фраза звучала так: «Carolus, dormisne?»[52]Если Папа не откликается, кардинал-камерленго произносит на латыни сакраментальную фразу «Vere Papa mortuus est», что значит «Папа действительно мертв» и объявляет престол sede vacante, временно вакантным. Он же – внимание! – уничтожает папский перстень и личную печать умершего Папы, причем нигде не сказано, что он обязан это делать в присутствии кого бы то ни было. А Папа обладает (при жизни) неограниченной исполнительной, законодательной и судебной властью в Ватикане, и кроме того, законодательно объявлен непогрешимым.

Папа-то непогрешим. А вот некоторые…

Кроме того, в период здравствования Папы кардинал-камерленго возглавляет апостольскую палату, занимающуюся сбором налогов (сейчас отчислений от епархий, налоги были в Средние века), является Генеральным администратором папского двора и суперинтендантом доходов и собственности папского двора. То есть человек на этом посту фактически являлся министром финансов и как никто другой был осведомлен о финансовых делах Ватикана – не мог не быть осведомленным.