— Ты решил снова жениться? — спросила Эмма, как можно небрежнее и улыбнулась.

— Я доволен своими дочерями, но клану нужны сильные Драконы.

Ректоресса встала и, стараясь скрыть охватившую её дрожь, пересела в тень, на красный диван. Она столько раз мечтала об этом, представляла, как разыграет удивление и предложит любовнику дать ей время на размышление. Институт нельзя бросить в одночасье, хотя минуту назад она была к этому готова.

— Зачем же ты говоришь об этом мне?

— Не притворяйся, Эмма. Мы оба знаем, к чему я веду.

Слёзы радости навернулись на глаза. Именно так она себе всё и представляла!

— Я с радостью помогу, чем смогу. Но вдруг снова родится дочь?

Тагир помрачнел и, тяжело поднявшись, отошёл к окну. По-видимому, эта мысль тоже приходила ему в голову.

— Я думал и об этом, — вздохнул он. Эмме захотелось подойти и обнять его, сказать, что она приложит все умения, но родит ему много сыновей, соберёт все нерастраченные за века женские силы и станет подобной людям, способным производить на свет потомство почти каждый год. Эмма была готова расстаться с долголетием и сравняться годами с мужем, как она про себя впервые назвала Тагира.

— Хотя страхи, уверен, необоснованны. Зеркальные девы чаще прочих рождают сыновей.

* * *

Эмме показалось, что её сердца коснулся жертвенный нож. Она не могла вздохнуть или что-то сказать. Должно быть так чувствовали себя агонизирующие девушки, принесённые в дар во славу мистерий Древних. Она сама нередко присутствовала на подобных празднествах в качестве жрицы.

— Ты имеешь в виду новенькую? Грекову?

— Да, разумеется. Кого же ещё? Она прекрасный козырь, молода, сильна и будет покорной женой. Я об этом позабочусь.

— Но она не девственница! — ухватилась за последнюю соломинку Эмма, понимая, что тонет. — И твой племянник…

— Это не помеха. Стоит ей принять обет Благочестия, как она приравняется к чистой деве. Поэтому мне и нужна твоя помощь. Ты найдёшь слова, чтобы убедить девчонку.

— Но она по уши влюблена в…

Тагир раздражённо пожал плечами и усмехнулся:

— Так ещё проще: не заметит ловушки. Просто скажи ей, что для того, чтобы выйти замуж за Дракона, нужен обет. Это даже не будет ложью.

— А как же Марк?

— Он молод, у него всё ещё впереди. Если ему так не терпится жениться, пусть возьмёт мою дочь. Красивая, скромная, чистая. Идеальная партия для младшего сына.

— Бересия? — машинально спросила Эмма, плохо понимая, что происходит.

— Нет, другая. Селена, дочь ундины. Это большая честь для любого — жениться на моей дочери, пусть ценит.

Эмма поднялась с дивана и подошла ближе, так и не решившись посмотреть Тагиру в глаза. Она понимала, что либо скажет всё, что думает сейчас, либо в следующий раз Дракон не станет терять время на излияния подруги.

Робеть ректоресса не привыкла:

— Ты понимаешь, что я не могу и не хочу этого делать? — спокойно сказала она, вперив взгляд в противника.

Дракон вздрогнул и виновато опустил глаза, чтобы через мгновение вернуться снова таким, каким Эмма его и помнила: высокомерным и холодным Истинным, сознающим свою божественную правоту во всём и всегда.

— Понимаю.

Ёмким словом было сказано многое, оно прозвучало как окончательный приговор.

— Я надеялась, что когда-нибудь ты позавёшь замуж меня. К чему тебе молодая девчонка без роду и племени?

— Я не обязан тебе докладываться, но в знак нашей дружбы, — Тагир выразительно помолчал и продолжил: — так и быть, объясню. Молодая — значит, здоровая и сильная, простодушная и покорная. Я не собираюсь тратить остаток дней на распри и запугивания жены. Пришлая не имеет родни, способной строить козни, она не будет жаловаться им, а они в свою очередь, надоедать мне. Зеркальная укрепит мой род и подарит сыновей. Ты же, Эмма, при всём совершенстве и древней крови, ни то, ни другое, ни третье!

“Что ж, — подумала она. — Так и есть”.

— То есть, мы больше не сможем видеться?

— До свершения помолвки всё останется как прежде. А дальше — долг обязывает забыть вход в твою спальню. Очень жаль.

Тагир насупился и помрачнел. Эмма ему верила: Драконы слишком самоуверенны, чтобы лгать и плести интриги, они полагают, что остальные почтут за благо и великую честь быть полезным их расе. Четвёртый Драк не был исключением, но от этого не становилось проще и болело не меньше.

Между бровями мужчины углубилась морщинка, словно черта, разделившая мир на до и после. Эмма почувствовала на языке терпкий вкус осенних ягод, предвещающий близость холода. Богине не сложно видеть конец там, где иные наслаждаются разгаром лета.

Ректоресса медленно отошла к дивану и снова села так, чтобы на лицо падала густая тень абажура. В голове было пусто и тихо, ни единой мысли или звука. Казалось, даже сердце, безупречно работавшее много столетий, замолчало, устав от одиночества.

Эмма прикрыла веки и затихла, скрестив руки на груди. Хотелось замереть, да так и остаться: ни живой, ни мёртвой. Подобным образом Бригитты восстанавливали силы и залечивали любые раны, но ректоресса пользовалась приёмом нечасто, боясь проспать слишком долго по меркам народов, населяющих Дольний мир.

Однако теперь всё это стало неважным.

Замкнувшись в себе, она еле услышала стук двери. Одиночество стало полным, но больше не могло её задеть.

Далида вернулась, но замкнулась в себе. Соседка подолгу просиживала на кровати, поджав под себя ноги, и молчала, изредка улыбаясь. Перед ней стояла полупустая тарелка с пирожными.

В такой позе её и нашла Ада, вернувшись с занятий. Девушка сначала кинулась к вновь обретённой подруге, обняла её и заплакала, не стесняясь слёз. Разлука помогла понять, насколько Аде близка бывшая суккуб.

И дело вовсе не в осиротевшей комнате, где ранее силами Далиды поддерживался идеальный порядок. Ада с гордостью сообщила, что почти превзошла подругу в мании уборки: девушка отвела каждой вещи своё место и не позволяла пыли скапливаться на письменных столах. На самом деле, ритуал помогал скоротать время и унять грызущую тревогу.

Далида радостно закивала, и по её сияющим глазам было видно, насколько она рада видеть Аду и узнать, что та по ней скучала.

— Не стоило так волноваться, — пожала она плечами, мягко уйдя от вопросов, сводящихся по сути к одному: где она так долго пропадала. — Мне надо будет снова отлучиться.

— Опять исчезнешь на неделю? Как хочешь, но я пойду с тобой.

— Нет! — Далида решительно встала, её пухлые губы превратились в узкую линию. — Тебе нельзя!