из книг по анализу, переведенных на русский». Чувствуя, что несогласованность терминов в разных переводах вызовет у русского читателя дополнительные трудности, тем более что «политические события в России делают почву там не очень подходящей для науки», она советовала Юнгу не давать пока разрешения на издание. Юнг, к счастью, не послушался совета. Впоследствии она, однако, примет участие в русских переводах Юнга, чем вызовет ревнивые замечания Фрейда84.

История вопроса

Сабина Николаевна Шпильрейн сыграла выдающуюся роль в истории психоанализа. Она была первой во многих важнейших направлениях его развития. Она была первой психоаналитической пациенткой Карла Юнга. Ее случай был ключевым для выработки важнейших методических концепций психоанализа – переноса и особенно контрпереноса. Она была одной из первых и самых близких Фрейду женщин-психоаналитиков. Наконец, в своем собственном творчестве она сформулировала важнейшее открытие позднего Фрейда, завершившее, с его точки зрения, все здание психоанализа – влечение к смерти.

Несмотря на все это, или вследствие этого, ее жизнь и работу всегда окружала тайна. На ее статью о деструктивном инстинкте ссылались психоаналитики, следуя примеру Фрейда; ссылался на нее и Юнг. И больше ни о ее жизни в Европе, ни о ее жизни в СССР ничего не было известно.

Впервые ее имя попало в центр внимания историков психоанализа после публикации тома переписки Фрейда и Юнга. Эта переписка была опубликована поздно, в 1974 году; наследники долго не давали разрешения на публикацию. Имя Шпильрейн и ее работы упоминаются в 40 письмах. Ключевое значение Шпильрейн для всей истории отношений между Фрейдом и Юнгом видно из этих писем довольно отчетливо.

В 1977 году итальянскому психоаналитику-юнгианцу Альдо Каротенуто передали найденную в подвале здания в Женеве, в котором размещался Институт психологии, объемистую пачку бумаг, оставленных там Сабиной Шпильрейн. Среди них были 46 писем Юнга, направленных Шпильрейн, и 12 писем Шпильрейн – Юнгу; 12 писем ей от Фрейда и 2 письма ему, а также ее дневник с 1909 по 1912 год. На основе находки была написана книга, сразу переведенная на европейские языки; на русский она так и не переводилась.

Ничего, однако, не было известно о жизни и работе Шпильрейн после 1923 года, года возвращения ее в Россию. Списки членов Русского психоаналитического общества, периодически публиковавшиеся Международной ассоциацией, вплоть до 1934 года числят ее среди своих членов, называя ее адрес в Ростове-на-Дону. Последняя ее работа опубликована на Западе в 1931 году.

В 1983 году шведский журналист Магнус Лунгрен, работавший тогда в СССР (автор книги об Андрее Белом), нашел в Москве племянницу Сабины Николаевны. Ее короткий рассказ сразу был опубликован Лунгреном и потом включался в последующие издания книги Каротенуто.

Я также встречался с Менихой Исааковной Шпильрейн и другими московскими родственниками Сабины Николаевны, которые, впрочем, мало ее знали, потому что она, как оказалось, практически не бывала в 30-х годах в Москве. В Государственном архиве России мне удалось найти несколько документов, содержащих информацию о работе Сабины Николаевны Шпильрейн после ее возвращения, и в том числе ее кадровую анкету сотрудницы Государственного психоаналитического института. Большой удачей было найти в Петербурге приемную дочь Сабины Николаевны, дочь ее мужа Павла Шефтеля. Профессиональный переводчик и издательский работник, Нина Павловна Снеткова с уважением хранила память о своей странной мачехе, но была поражена, когда увидела ссылки на ее работы на разных языках. В семье знали, что Сабина Николаевна с мужем были когда-то «у Фрейда». Больше о прошлой, западной жизни Сабины Шпильрейн не знали ничего. Зато многое рассказали о советской половине ее жизни, по-своему тоже поразительной.

Она возвращалась не к мужу…

В январе 1917 года Сабине Николаевне снится сон, из которого – и из его интерпретации, которую она сообщила Юнгу, – мы кое-что узнаем о ее жизни и владевших ею чувствах в период пребывания в Швейцарии. Во сне жена Бехтерева, живущая по соседству, отправляется домой, в Россию. С ней маленькая дочь. Шпильрейн просит Бехтереву передать дома открытку ее родителям. В этом сне она видит исполнение своих желаний: быть «важной фигурой в психиатрии», как Бехтерев, и ехать домой. «В Швейцарии я могу быть так же полезна своим родителям, как и дома», – замечает Сабина Николаевна, из чего мы понимаем, как уже в те времена была важна помощь из-за границы. Итак, дело не в родителях. Главный для нее вопрос, который «я сознательно ставлю все время перед собой», вот в чем: «смогу ли я установить контакт с коллегами в моей стране?»85

Лишь через пять лет колебаниям наступит конец. Какую роль играли в планах Сабины Николаевны личные и семейные обстоятельства? Во всяком случае, она возвращалась не к мужу. Мы знаем лишь о профессиональной стороне дела. Зимой 1922/23 года Шпильрейн принимает решение, о котором мы узнаем из письма Фрейда от 9 февраля 1923 года:

«Дорогая фрау Доктор, я получил Ваше письмо и думаю, что Вы правы. Ваш план ехать в Россию кажется мне гораздо лучше, чем мой совет отправиться в Берлин. В Москве Вы сможете заниматься серьезной работой вместе с Вульфом и Ермаковым. Наконец Вы будете дома. Сейчас тяжелые времена для всех нас. Я надеюсь скоро услышать что-нибудь от Вас и серьезно прошу Вас сообщить в письме собственный адрес, что делают очень немногие женщины. Сердечно Ваш Фрейд»86.

Это письмо сложно интерпретировать. Мы помним, что Фрейд сначала советовал Сабине Николаевне ехать в Берлин, где Макс Эйтингон уже развернул свою психоаналитическую поликлинику, дав работу многим аналитикам. Ее вероятная ученица, Фаня Ловцкая (см. гл. II), тогда так и поступила – уехала из Женевы в Берлин, чтобы работать с Эйтингоном. Шпильрейн по каким-то причинам, среди которых могло играть роль ее отношение к Эйтингону, решила ехать в Москву и сообщала об этом Фрейду. Тот знал о ситуации в России: бежавший от большевиков Осипов, с которым переписывался Фрейд, давно был в Праге; некролог Татьяне Розенталь опубликовал журнал Психоаналитической ассоциации; Андреас-Саломе по вине большевиков лишилась своего состояния, и ей приходилось посылать деньги; наконец, Фрейд называет в своем письме тех самых людей, с которыми Шпильрейн действительно начнет работать.

Фрейд знал и о семейных неприятностях Сабины: в его письмах отсутствуют вежливые пожелания ее мужу, и, даже одобряя ее решение возвращаться в Россию, он отправляет ее не к нему, а к коллегам.

Знал – и посоветовал возвращаться. Сергей Панкеев вспоминал, что он спрашивал у Фрейда, следует ли ему остаться в России, если там произойдет революция. Тот ответил утвердительно. Когда