— Я слышал, тебе даже не дали инструментов.

— Позвольте мне решить эту проблему.

Священник задумался.

— Сколько ты хочешь?

Фитцджеральд вытянул шею.

— Четыре пенса в день плюс стоимость материалов.

— Это жалованье поденного плотника.

— Если не справлюсь с работой настоящего плотника, выгоните меня.

— Дерзко.

— Просто говорю, что смогу это сделать.

— Уверенность в своих силах не самый страшный на свете грех. А если церковь не нужно будет закрывать, четыре пенса в день мне по силам. Сколько тебе потребуется времени, чтобы построить эту твою лебедку?

— Самое большее две недели.

— Я ничего не заплачу, пока не буду уверен, что получится.

Мерфин вздохнул. Он совсем без денег, но ничего, как-нибудь. Жить будет у родителей, а обедать у Эдмунда Суконщика. Выкрутится.

— Купите материал и откладывайте мое жалованье до того дня, когда я сниму с крыши первое бревно и аккуратно перенесу его на землю.

Жофруа медлил.

— Моя репутация… Но у меня нет выбора.

Он протянул руку. Недоучившийся плотник пожал ее.

Всю дорогу от Кингсбриджа до Вигли — а это двадцать миль, целый день пути — Гвенда ждала момента воспользоваться приворотным зельем, но увы. Вулфрик ничего не подозревал, напротив, был открыт и дружелюбен. Сосед рассказывал о своих родных, о том, как плакал, просыпаясь и вспоминая, что их гибель ему не приснилась. Юноша был внимателен, спрашивал, не устала ли Гвенда, не передохнуть ли. Говорил, что все его упования связаны с землей, что она перейдет его потомкам, что, благоустраивая — выпалывая на полях сорняки, ставя загоны для овец и выкорчевывая камни с пастбища, — он выполняет свое предназначение. Даже гладил Скипа.

К концу дня девушка любила его пуще прежнего. Но увы, юноша держался с ней как приятель, товарищ, друг — кто угодно, только не возлюбленный. В лесу, связанная веревкой Сима Коробейника, Г венда так хотела, чтобы мужчины небыли дикими животными, а теперь ей мечталось, чтобы в Вулфрике хоть чуть-чуть проснулась необузданная страсть. Весь день пускалась на мелкие уловки с целью пробудить его интерес. Якобы случайно открывала крепкие, хорошей формы ноги. Поднимаясь в гору, глубоко дышала, выставляя грудь. При любой возможности дотрагивалась до возлюбленного: касалась руки или опиралась на плечо. Ни одна из этих хитростей не возымела ни малейшего действия. Гвенда знала — она некрасива, но обладает чем-то, что нередко заставляет мужчин пристально смотреть на нее и дышать сквозь зубы. Однако Вулфрик не поддавался.

В полдень сделали привал и поели хлеба и сыра, которые взяли с собой, но воду пили из источника, с ладоней, и она не могла дать ему зелье. И все-таки испытывала настоящее счастье. Возлюбленный принадлежал ей целый день. Гвенда смотрела на него, говорила, веселила, сочувствовала и время от времени даже дотрагивалась. Девушка уверяла себя, что может и поцеловать в любой момент, просто сейчас не хочется. Они как будто были женаты. Но все слишком быстро кончилось.

Домой пришли к вечеру. Деревня стояла на пригорке, с которого во все стороны полого спускались поля, и здесь всегда дули ветры. После двухнедельной сутолоки Кингсбриджа Вигли показалась маленькой и тихой — лишь отдельные грубые хижины вдоль дороги, ведущей к усадьбе и церкви, единственной каменной постройке. Усадьба была не больше городского купеческого дома, с жилыми комнатами на втором этаже. Приличные дома еще имели священник и несколько крестьян, но в основном лачуги перегораживала надвое стенка, по одну сторону которой держали скотину, а по другую располагалось помещение, служившее всей семье и кухней, и спальней.

Один из добротных домов принадлежал семье Вулфрика. Запертые двери и закрытые ставни придавали ему заброшенный вид. Осиротевший крестьянин прошел мимо, к другому большому дому, где жила Аннет. Небрежно помахал подружке и с радостной улыбкой свернул во двор нареченной.

Гвенда испытала резкое чувство утраты, как будто кончился хороший сон, но взяла себя в руки и пошла по полю. Благодаря июньским дождям пшеница и ячмень зазеленели, но теперь им нужно солнце, чтобы созреть. Деревенские женщины медленно передвигались вдоль рядов посевов, выдирая сорняки. Некоторые помахали соседке рукой.

Приближаясь к дому, Гвенда разволновалась и разозлилась. Она не видела родителей с того дня, как отец продал ее Симу Коробейнику за корову. Почти наверняка он считал, что дочь еще у Сима. Увидев ее, Джоби потеряет дар речи. Что он скажет? И что она скажет отцу, который предал родную кровь? Девушка была уверена, что мать ничего не знает о сделке. Скорее всего отец наплел ей, что Гвенда, к примеру, сбежала с любовником. Мать придет в бешенство. Гвенде очень хотелось обнять малышей — Кэт, Джоуни, Эрика. Только теперь она поняла, как соскучилась по ним.

Их дом стоял в конце трехсотакрового поля, его загораживали деревья на опушке леса. Он был даже меньше крестьянских лачуг — единственную комнату семья по ночам делила с коровой. Такие дома назывались мазанками: жерди втыкали в землю, переплетали их мелкими веточками, как корзину, а дыры замазывали клейкой смесью ила, соломы и коровьего навоза. В соломенной крыше проделывали отверстие, куда выходил дым из очага на земляном полу. В мазанках жили всего несколько лет, потом их приходилось ставить заново. Сейчас дом показался Гвенде убогим, как никогда. Девушка поклялась себе, что не останется здесь на всю жизнь, каждый год-два рожая детей, большинство из которых умрут от голода.

В сотне ярдов от дома заметила отца — он с кувшином шел ей навстречу по меже. Наверно, направлялся к матери Аннет, Пегги Перкин, которая варила эль на всю деревню. В это время года у отца всегда водились деньги, так как в полях было много работы. Джоби увидел дочь не сразу.

Гвенда внимательно смотрела на его худую фигуру — рубаха до колен, потрепанный колпак, самодельные сандалии, привязанные к ногам соломой. Родитель шел осторожно и одновременно небрежно: он всегда производил впечатление неуверенного чужака, который пытается делать вид, что находится у себя дома. Из-за близко посаженных глаз, большого носа и широкого выступающего подбородка лицо его казалось бугристым треугольником. Гвенда знала, что похожа на него. Отец украдкой глянул на женщин, работавших в поле, как будто не хотел, чтобы те заметили, как он за ними наблюдает.

Подойдя ближе, Джоби оглядел дочь с нехорошим прищуром, быстро опустил глаза и тут же опять поднял. Выставив подбородок, Гвенда твердо смотрела на отца, и на его лице отразилось изумление.

— Ты? Что случилось?

— Сим Коробейник вовсе не коробейник, а разбойник.

— А где он?

— В аду, папочка. Там-то вы с ним и встретитесь.

— Ты что, убила его?

— Нет. — Девушка уже давно решила, что будет врать. — Его убил Бог. Сим шел по кингсбриджскому мосту, и тот рухнул. Бог наказал его за грех. А тебя еще нет?