Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– По-вашему, я все это придумал? – спросил Калиновский, холодно прищурившись.
– Конечно, – ответил Владислав, улыбаясь какой-то прыгающей, болезненной улыбкой. – Потому что вы уверены, что можете дергать нас за ниточки. Вы манипулируете нами, предлагая гипотезы, которые не выдерживают никакой критики. Что вы мне тут рассказываете о кукольнице, которая делает бомбы и стреляет, как снайпер? Что или кого вы пытаетесь прикрыть этой небылицей? Свою никчемность как сыщика? Или истинного Ангела Смерти? Он работает в вашем ведомстве? Действует с одобрения государства? А может быть, это вы сами?
– Вы спятили! – вспылил Калиновский.
– Папа, ему нельзя доверять, – медленно проговорил Владислав, качая головой. – Он делал работу для Белозерова, он продажен, он мерзавец, если называть вещи своими именами. Как он ловко подвел под монастырь эту дурочку – и Лосева она убила, и зажигалка с бомбой у нее была в горшке, и все голословно, на том только основании, что она находилась рядом. А мне интересно: где был во время этих убийств капитан Калиновский? И еще интересно: где был Охотник в ночь, когда убивали Лосева? У него ведь тоже нет алиби на этот момент. Что, если он подождал, пока дурочка уйдет, и отправился убивать Лосева? То, что она оставила Охотника в квартире и потом нашла на прежнем месте, за алиби не считается.
– Хочешь сказать, Ангел Смерти – один из них? – пробормотал Ипполит Сергеевич. – Но ведь капитан… он же спас мне жизнь, когда предложил притвориться мертвым!
– Кто знает, в какую игру он играет, – шепнул Владислав. – Или они? Что мешает им действовать сообща? Только что перед нами они как по нотам разыграли представление – один обличал свидетеля, другой заставил этого же свидетеля замолчать навсегда. Для людей, которые терпеть не могут друг друга, они выступают что-то слишком слаженно. Для кого, интересно, этот спектакль?
– Для кого надо, – произнес грубый хрипловатый голос. И вслед за этим на поляне показалось новое лицо.
Человеку было от силы лет пятьдесят пять. Высокий, широколицый, широкоплечий мужчина в сером плаще словно возник из ниоткуда, но его появление произвело эффект разорвавшейся бомбы. Даже Ипполит Шарлахов, несмотря на все свое самообладание, переменился в лице. Его люди ошеломленно переглядывались, но в следующее мгновение они заметили, что непрошеный гость явился сюда не один. За спиной широкоплечего виднелись с десяток физиономий, которые иначе как угрюмыми назвать было нельзя. Кроме того, все эти люди были основательно вооружены, за исключением незнакомца в плаще, который просто стоял, держа руки за спиной.
Капитан Калиновский нахмурился. Ситуация все больше ускользала из-под его контроля.
– Белозеров, – мрачно проговорил Ипполит Шарлахов.
– Ипполитушка, – в тон ему ответил широкоплечий, ощерив крупные желтоватые зубы. – Сколько лет, сколько зим, а? Когда-то вместе такие дела проворачивали…
– А потом ты пошел против меня. – Судя по тону, Ипполит Сергеевич вовсе не собирался предаваться ностальгии.
– Извини, я тебе не клялся у алтаря в вечной преданности. – Белозеров явно не принадлежал к людям, которые лезут за словом в карман. – Наши дороги разошлись, что поделаешь? Такова селявуха, как говорится.
– Ты вредил мне везде, где только мог, – бросил Ипполит Сергеевич, вздернув подбородок. – Из-за тебя я потерял уйму денег!
– Это не повод убивать мою дочь, – прошипел Белозеров, и его глаза сверкнули.
– Это вышло случайно! Никто не виноват, что она села не в ту машину!
– Ты еще скажи, что такая ей выпала судьба. – Белозеров с вызовом сощурился, его губы растянулись в тонкую, злую линию.
– И скажу. Потому что от судьбы не уйти. Зачем ты сюда явился?
– Да так, – хмыкнул Белозеров. – Пожалуй, я был не прав, что заказал тебя Ангелу.
– Да? – с сомнением протянул Ипполит Сергеевич.
– Да. Потому что такие дела надо делать самому.
И с этими словами Белозеров достал из-за спины короткоствольный автомат.
– Берегись!
– Папа!
– Мочи его!
– Бах! Бах! Бах! Тра-та-та!
Крики, мат, стрельба, вопит кто-то раненый, стонет другой, раненный смертельно.
– Стреляй! Стреляй! А-а!
– Прикрой меня!
– Ложись!
…Быстрее всех сориентировался капитан Калиновский. Пока люди Шарлаховых и люди Белозерова с упоением истребляли друг друга – то и дело по ошибке попадая в своих же, – капитан бросился на сухие листья, уполз за какое-то поваленное дерево, отдышался, огляделся и, улучив момент, удрал, петляя среди сосен.
– Калиновский уходит! Мочи гада!
– Мочи мента!
Поляна наполнилась грохотом и треском автоматных очередей. Но удачлив, баснословно удачлив был капитан Калиновский, всем служивший за деньги и со всех сливок снимавший пенки. Одна из пуль только чиркнула его по щеке, все остальные прошли мимо. Согнувшись в три погибели, он бежал, не разбирая дороги, как можно дальше от места, где творилась кровавая разборка. Остановился он только тогда, когда перед глазами уже замельтешили огненные колесницы, и в боку стало колоть просто невыносимо. Позади еще стреляли, и кто-то кричал, кто-то матерился, но Калиновскому не было до этого никакого дела.
– А пошли вы все, – почти беззлобно бросил он и, отдышавшись, вытер со щеки кровь и неспешно зашагал по направлению к шоссе.
…Ты стреляешь, стреляешь, кладешь пулями все, что движется, а потом раз – автомат заклинило, и ты беззащитен, как младенец. И какой-то сопляк, у которого даже молоко на губах не обсохло, убивает тебя, матерого волчищу, закоснелого киллерюгу, выстрелом в упор.
А его кладет Ипполит Шарлахов, а Шарлахова ранит Белозеров, но его в свой черед подстреливает Владислав. Крутится, вертится кровавая карусель.
– Сдохни! Сдохни!
Бах! Бах! Тра-та-та!
И кто-то, уже напрочь выпавший из угара боя, стонет: «Мама! Помогите!» – но помогать никто, само собой, не собирается. Может, даже еще добьют, чтобы ты их не доставал своим нытьем.
Стрельба все реже, реже и реже. Поляна усеяна телами раненых и убитых. Немногие, оставшиеся в живых, засев за деревьями, поспешно перезаряжаются. Горе тому, у кого кончились патроны. На войне как на войне: нет оружия – равняется смерть.
– Шарлахов! – кричит несгибаемый Белозеров. – Я тебя убью!
– Я сам тебя убью, – вполголоса отвечает флибустьер.
У него нет запасной обоймы, он дергает щекой, в его глазах горит мрачный огонь – словно зарево всех сожженных пиратами кораблей. Владислав, сидящий возле него – младший Шарлахов ранен в ногу, – трогает его за рукав и протягивает ему свою обойму. Отец молча благодарит его взглядом. Это не прощение, до прощения еще очень далеко, но это хотя бы что-то.