места в национальной жизни страны. В 1890-х годах почти все еврейские ремесленники и торговцы были жестоко выдворены из Москвы на запад, в Палеопоселение, а государство ставило серьезные препятствия на пути евреев (и других людей), желающих эмигрировать. Таким образом, для многих бегство из империи превращалось в нелегальную авантюру, зачастую с помощью подкупа коррумпированных чиновников, пограничников и полицейских. Данные о еврейской эмиграции можно с определенной степенью точности восстановить только на основе статистики стран назначения. Если в 1880-х годах из царской империи в Соединенные Штаты Америки (в первую очередь на ) выезжало в среднем 20 тыс. евреев в год, то в 1906-1910 годах эта цифра составила 82 тыс. человек. Этот рост был обусловлен отчасти ощутимой привлекательностью новой жизни за рубежом, а отчасти конкуренцией между судоходными компаниями, которые на рубеже веков значительно снизили стоимость трансатлантического переезда. О том, что преследования были не единственным фактором, стимулировавшим еврейскую эмиграцию, свидетельствует немалое число реэмигрантов в Восточную Европу - возможно, 15-20% в 1880-1890-е годы.

Эмиграция евреев из габсбургской Галиции в это время была вызвана главным образом крайней бедностью. После юридической эмансипации 1867 г. галицийские евреи получили полную гражданскую свободу и добились определенных успехов в социальной интеграции, хотя из-за отсутствия социально-экономических возможностей они не достигли больших успехов. В Галиции в 1890-х годах также наблюдались антиеврейские настроения, но правительство Габсбургов никогда официально не предпринимало никаких действий против евреев. В Румынии, которую Берлинский конгресс признал независимым государством в 1878 г., повсеместная бедность сочеталась с ранним и сильным антисемитизмом. Государство определяло еврейское меньшинство как антинациональное, максимально затрудняло его экономическую жизнь и не защищало от "стихийного" насилия. Западные великие державы пытались, но не смогли заставить бухарестские власти выполнить пункты Берлинского договора, предусматривавшие гражданские права евреев. Поэтому неудивительно, что ни в одном другом регионе Восточной Европы не было такого большого количества эмигрантов. В период с 1871 по 1914 год Румыния потеряла треть своего еврейского населения.

Восточноевропейские евреи были первыми беженцами нового типа, которых жители Западной Европы могли идентифицировать как таковых. Большинство из них говорили на идиш, носили традиционную еврейскую одежду и представляли собой жалкую фигуру в портах, на железнодорожных станциях и в центрах городов. Евреи, уже жившие на Западе, относились к ним со смешанными чувствами: они были одновременно и "братьями", и "чужаками", которые, хотя и заслуживали поддержки, угрожали успеху их собственной шаткой интеграции. Большинство новоприбывших рассматривали Западную Европу лишь как перевалочный пункт на пути в Новый Свет. Ремесленники чаще оставались на родине, но и им это было нелегко. В Германии государственная политика создавала препятствия (хотя и не настолько большие, чтобы испортить хороший бизнес судоходным компаниям, которые их туда привозили), а общественное настроение было неблагоприятным для их присутствия. Тем не менее, к 1910 году добрую десятую часть немецких евреев составляли выходцы из Восточной Европы.

6. Внутренняя миграция и изменения в работорговле

Хотя XIX век еще не был "веком беженцев", это была эпоха трудовой миграции через континенты в масштабах, превосходящих все, что было до этого в истории. Она не всегда была полностью добровольной - хотя, конечно, не считая работорговли, пока она еще существовала, - но в целом она была связана с жизненным выбором, который люди делали добровольно. Предпосылками для этого были рост населения, развитие транспорта, появление новых рабочих мест в результате индустриализации и открытия приграничных земель для сельского хозяйства, а также постмеркантилистская государственная политика как в странах происхождения, так и в странах назначения.

Транснациональная миграция в Европе и Восточной Азии

Таким образом, на всех континентах возникла "новая топография трансграничной миграции". Исторические исследования позволили составить достаточно точное представление об этом в Европе, но в меньшей степени - в других частях света. В Центральной Европе "голландская" или "североморская система", единственная из транснациональных миграционных систем раннего модерна, продолжавшая функционировать в 1800 г., к середине века уступила место частично дублирующей ее «рурской системе». Вместо голландской торговой и колониальной деятельности главным магнитом для потенциальных мигрантов стало промышленное развитие горнодобывающих регионов. Высокая пространственная мобильность раннего Нового времени еще более возросла и начала снижаться только в ХХ веке. Однако очевидно, что ни одна европейская страна не достигла британского или германского уровня индустриальной мобильности, а в некоторых из них она не играла практически никакой роли. Особенно важными источниками в новой трансграничной топографии миграции стали регионы южной, юго-восточной и восточной Европы (Италия, управляемая Россией центральная Польша, габсбургская Галиция) и в меньшей степени Бельгия, Нидерланды и Швеция, а наиболее привлекательными странами назначения - Германия, Франция, Дания и Швейцария. В этой сложной картине особое значение имели перемещения поляков в Рур и итальянцев во Францию, которые в больших масштабах происходили с начала 1870-х годов. Потоки между двумя центральными принимающими районами можно назвать "вторичными": например, миграция в Париж экономически активных немцев - от субпролетариев до мелких буржуа. В 1850 г. в столице Франции проживало около 100 тыс. немцев, причем некоторые из них находились в жалких условиях. Эта "колония", как недоверчиво называли ее французы, начала рассеиваться после франко-германской войны 1870-71 гг. и полностью исчезла в условиях экономического кризиса 80-х годов.

В Азии и Африке новые миграции XIX в. отличались как от хаотичной мобильности кризисных периодов, так и от старых моделей сезонного перемещения рабочей силы. Европейцы долгое время культивировали миф об оседлости мелких земледельцев Азии и не обращали внимания на мобильность, которая могла быть вызвана войнами и природными катаклизмами. На Яве во время войны 1825-1830 годов и во многих китайских провинциях во время тайпинской революции четверть населения оказалась вынужденной покинуть родные места. Крестьяне везде остаются "корнями" только до тех пор, пока плоды их труда или то, что им удается сохранить, дают средства к существованию, в противном случае они ищут другие способы заработать на жизнь. Растущие крестьянские общины также отправляют ненужную в поле молодежь в дальние края. В XIX веке это привело к появлению четких закономерностей, когда трудоемкие отрасли, такие как добыча полезных ископаемых или новое аграрное развитие, создавали постоянно растущий спрос на рабочую силу.

В Китае продолжалась тенденция развития земледелия, наметившаяся еще в XVIII веке, - переселение из низин в горные и холмистые районы. Цинское государство поощряло это прямыми инициативами, налоговыми льготами и военной поддержкой новых поселенцев в борьбе с враждебными племенами. Оно не завезло с равнин традиционные рис и пшеницу, а ввело в культуру растения, впервые завезенные из Америки в эпоху Мин: прежде всего, кукурузу и картофель. Эти культуры