Примерно во время суда Мэри сообщила мужу, что он, возможно, вновь станет отцом.

– О, – нахмурился он, потом осклабился в улыбке, чуть озадаченный. – Счастливый был случай.

– Я знаю, – пожала она плечами. – Всяко бывает.

Он мог бы задуматься на сей счет крепче, да только вскоре Джон Прайд, два часа страдавший от заклинаний своего брата Люка, явился с предложением покончить с ссорой. С собой он привел пони.

1300 год

Декабрьским днем, когда низко стоявшее над горизонтом желтое зимнее солнце бросало прощальные лучи на замерзшую пустошь Бьюли, укрытую снегом, по направлению к аббатству, на восток, медленно ехали два укутанных от холода всадника.

Снег выпал днями раньше, и пустошь покрылась тонкой ледяной коркой, которая ломалась под копытами. С востока задувал пронизывающий ветер, разносивший по поверхности снежинки и ледяную пыль. Ветви заснеженных кустов отбрасывали длинные тени, указывавшие на восток – на Бьюли.

С тех пор как брат Адам покинул аббатство и уехал в унылое и маленькое приоратство Ньюнхем, находившееся далеко на западном побережье, прошло пять лет – пять лет, проведенных в глуши и в обществе всего лишь десятка братьев. Пейзаж, приветствовавший его сейчас, мог показаться безрадостным – ледяной ландшафт, залитый адским желтым светом заходящего зимнего солнца, но брат Адам не осознавал этого. Словно ведомый инстинктом, влекущим к месту рождения, он понимал лишь то, что до серых строений у реки осталось меньше часа езды.

Любопытным фактом, который так и не получил объяснения, было то, что приблизительно в этот период истории многие монахи из маленького монастыря Ньюнхем в Девоне захворали особым недугом. В хрониках аббатства Бьюли об этом сказано предельно ясно, но никто не смог разобраться, в чем было дело – в воде, пище, в земле или в самих зданиях. Однако несколько человек заболели так остро, что не осталось иного выхода, как доставить их обратно в Бьюли, где за ними могли ухаживать.

Именно это случилось с братом Адамом. Он не осознавал желтоватого света вокруг, потому что ослеп.

Монахи Бьюли часто с удивлением отмечали, как хорошо ориентировался брат Адам без всякой сторонней помощи. Не только в монастыре. Даже посреди ночи, когда монахи шли по коридору и лестнице на ночную службу, он спускался с ними совершенно самостоятельно и безошибочно занимал положенное место на хорах. Вне стен аббатства он тоже как будто ни разу не заблудился.

Похоже было, что он мог справляться со всеми задачами: от посадки овощей до изготовления свечей.

Он сохранил красоту и хорошее сложение. Он мало общался с другими и любил одиночество, но всегда распространял ауру спокойной безмятежности.

Лишь однажды на несколько дней через восемнадцать месяцев после его возвращения что-то произошло с ним и отвлекло его внимание. Брат Адам несколько раз сбивался с пути и натыкался на разные предметы. Через неделю, на протяжении которой аббат беспокоился за него, он вроде как восстановил душевное равновесие и больше ни на что не натыкался. Никто не знал, чем объяснить этот короткий эпизод. Кроме брата Люка.

Стоял теплый летний день, когда послушник предложил сопроводить его в прогулке по любимой тропе вдоль реки.

– Я не увижу реку, но уловлю ее запах, – ответил Адам. – А коли так, то конечно.

Люку пришлось взять его под руку и периодически предупреждать о мелких препятствиях. Так они сумели без труда пройти через лес и выйти на открытую заболоченную местность у изгиба реки, где монах, к своему восторгу, услышал стаю лебедей, которая поднималась с воды и становилась на крыло.

И какое-то время они стояли в полуденной тишине, ощущая на лицах чрезвычайно приятное солнечное тепло, когда брат Адам услышал легкие шаги по тропе.

– Кто это? – спросил он у Люка.

– Один человек хочет повидаться с вами, – ответил послушник и добавил: – Я оставлю вас и немного прогуляюсь.

А через несколько мгновений Адам догадался, кто это, и испытал легкий шок удивления.

Перед ним стояла она. Адам чувствовал ее запах, осознавал ее присутствие, ибо был только слеп. Хотел дотронуться, но заколебался. Ему показалось, что она не одна.

– Брат Адам… – Ее голос. Она говорила спокойно, мягко. – Я кое-кого привела взглянуть на тебя.

– Вот как… Кто же это?

– Мое младшее дитя. Маленький мальчик.

– Понимаю.

– Ты дашь ему свое благословение?

– Мое благословление? – Он был почти удивлен, ведь это была естественная просьба к монаху, но знание о том, что она сделала с ним… – Чего стоит мое благословение? – спросил он. – Сколько мальчику лет?

– Пять лет.

– Чудесный возраст. – Он улыбнулся. – Как его зовут?

– Адам.

– О! Мое имя.

Он почувствовал, что она подошла очень близко, почти прикоснулась телом, чтобы шепнуть ему на ухо:

– Это твой сын.

– Мой сын?

Откровение потрясло его так, что он едва не отшатнулся. Как будто в его мире тьмы вдруг вспыхнул ослепительный золотой свет.

– Он не знает.

– Ты… – Его голос охрип. – Ты уверена?

– Да. – Теперь она отступила.

Секунду он неподвижно стоял в лучах солнца, хотя ему чудилось, что его качает.

– Подойди, малыш Адам, – произнес он тихо.

И когда мальчик приблизился, он ощупал его голову, затем лицо. Он бы поднял его, чтобы почувствовать целиком, прижал бы к себе. Но он не мог этого сделать.

– Итак, Адам, – сказал он ласково, – будь хорошим мальчиком, слушайся мать и прими благословение другого Адама. – Возложив руку на темя малыша, он прочел короткую молитву.

Ему отчаянно хотелось что-нибудь дать мальчику. Он гадал что. Затем, вдруг вспомнив, извлек кедровое распятие, которое давным-давно дала ему мать, одним рывком разорвал на шее кожаный шнурок и протянул мальчику:

– Адам, мне досталось это распятие от матери. Говорят, крестоносец привез его из Святой земли. Носи его постоянно. – Он повернулся к Мэри, повел плечом. – Это все, что у меня есть.

Затем они ушли, а вскоре и брат Адам с Люком направились обратно в аббатство.

Они заговорили только раз, на полпути через лес.

– Мальчик похож на меня?

– Да.

На протяжении долгих лет слепой брат Адам выглядел наиболее безмятежным в такие солнечные дни, когда тихо медитировал, сидя в нише крытой аркады на защищенной северной стене монастыря. Младшим монахам казалось, что будет дерзостью мешать ему, ибо он, очевидно, пребывал очень близко к Богу и предавался безмолвному общению с Ним. Иногда это так и было. Но порой, когда он вдыхал запах монастырской травы и маргариток, ощущал на себе тепло солнца, повисшего над трапезной, его сознание наполняла радостью и восторгом другая мысль, которую он не мог отогнать, пусть даже она вела к погибели.