— Шрам останется.

— Шрам? А у Пророка нет шрамов? Но, как я поняла, они вовсе не мешают Милане его любить!

Он сел на кровать, а потом за руку притянул меня к себе на колени. Я не сопротивлялась. И рассматривала его лицо, с такой позиции хорошо освещеное. Все такое же красивое… Да, с заклеенной пластырем раной на щеке, да, припухшее и с легкой синевой под глазом, с запекшейся кровью на шее, но это же — такие мелочи… Особенно сейчас, когда его руки ласково гладят по спине. Когда он так близко, когда я не одна, когда нужна… ему.

— Давид? У меня тоже есть шрамы. Один даже от огнестрела.

Я хорошо вижу, как больно ему улыбаться, но губы все равно растягиваются в улыбке, а глаза искряться.

— Покажешь?

— Угу. Только, уговор, при свете дня — хочу проследить, не ужаснет ли ТЕБЯ МОЯ внешность.

Я шел и не знал, что ей сказать. Да и что тут скажешь, если рядом со мной, в самом центре нашей «империи», под охраной сотен опытных тренированных бойцов, при условии того, что я уже знал о существующей опасности, ее снова чуть не убили? Я гнал прочь пугающую меня самого мысль о том, что Милане нельзя быть рядом со мной, что именно моя любовь к ней — та причина, по которой Милану хочет убить Земцов. Я не понимал только одного, неужели он думает, что я буду сотрудничать с человеком, который пытается уничтожить женщину, которая мне дорога? Неужели он думает, что я вообще буду жить, если ее не станет?

На языке крутилось предложение уехать к отцу, сделать вид, что у нас ничего не получилось, что мы больше не вместе. Но я был уверен, что это ситуацию не спасет — Земцов понимает силу притяжения двух предназначенных самой судьбой другу другу людей. Даже, может быть, лучше меня понимает. Он просто схватит ее там, в Новгороде, а я, сделаю всё, что он прикажет, когда узнаю об этом.

Ну и еще… я просто не был готов отпустить ее. И не знал, смогу ли когда-нибудь на подобное решиться.

— Женя, — войдя в нашу комнату, она нерешительно остановилась у порога. — У нас теперь дверь не замыкается — он выбил щеколду. Как мы будем?

— Завтра все починят. А сейчас к нам придет пара охранников. Ну, если хочешь, давай к двери, к ручке, еще и стул приставим на всякий случай? Но, если честно, я думаю, что больше предателей нет. Тимур сказал бы.

— Что теперь с ним будет? Его убьют?

— А ты как думаешь?

— У нас его убили бы. Но мне кажется… ну, он молодой, глупый. Поддался на уговоры. Опять же, у него есть ценный дар, который мог бы пригодиться. А вот задуматься о причине того, почему вдруг ваши бойцы, при всех плюсах жизни в Северной группировке, вдруг стали предателями, просто необходимо. Я вот понять не могу. Всё здесь хорошо, всё правильно — ребят не унижают, кормят, поощряют создание семей, даже рождение детей, что во многих других местах считается большой проблемой. У вас здесь можно жить. Я не знаю, как в Москве, но отлично понимаю, что при наличии такого жестокого, сумасшедшего, по-другому не скажешь, лидера, как Земцов, никогда не будет такой вот спокойной, относительно размеренной жизни! Чего им нужно? Зачем предают?

— А потому, моя хорошая, что скучно жить им при таких замечательных условиях-то! От скуки чего-то другого попробовать хочется. А если еще приукрасить, запудрить мозги… Вот с Тимуром для меня всё понятно. Я его не оправдываю, конечно, но понимаю, почему. Но Димон! Димон же другом нам всем был, даже мне, хотя его я не так уж давно знаю! И жена его… Леночка… она там убивается над ним, поверить не может.

— Женя, а с ней что будет? Ее не выгонят отсюда с сыном?

— Антону решать. Его решение никто оспорить не посмеет. Но, думаю, Антон сначала перепроверит сто раз всё — вдруг они, на самом деле, как Тимур утверждает, ничего не знали, — я объяснял ей, но хотел говорить совсем о другом и думал вовсе не о судьбе предателей. Для меня было важно, как она относится к сложившейся ситуации, не думает ли, что со мной ей опаснее, чем под защитой отца. — Милана… скажи мне, только честно, я не обижусь и всё пойму. Я не смог тебя защитить. И дальше… я не могу обещать, что тебе ничто угрожать не будет. Со мной опасно. И, я уверен, Земцов будет снова и снова пытаться добиться своего. Ему нужен пророк, и если другой, подобный мне, найден не будет, то эта попытка меня заполучить — не последняя…

Милана подошла ближе и встала рядом, но не касаясь, не притрагиваясь ко мне. Я чувствовал ее — и пытливый взгляд, скользящий по моему лицу, и руку, протянутую, но остановившуюся на полпути. Я чувствовал ее неуверенность и обиду. Не знал только, чем именно они вызваны — моими словами или пониманием того, что я, действительно, не способен защитить свою женщину. Неужели покинет меня? Оставит одного? Неужели вот сейчас скажет свое решение? Всё внутри восставало против подобного исхода — я боялся ее потерять!

И вздрогнул, когда прохладная ладошка все-таки легла на мою щеку. И прижался к ней, зафиксировав между лицом и плечом, задержав, не позволяя отдернуться. Даже сейчас она была для меня источником жизненной энергии, наполняющим желанием жить, невероятной силой и жгучим возбуждением! Даже сейчас, ожидая ответа, я хотел ее…

— Женя, я лет восемь уже работаю телохранителем для разных людей. Я сама виновата, что оказалась не готова к нападению, сама виновата, что расслабилась. Но поверь мне, я умею защищаться и с этого дня буду начеку… Только не гони меня, позволь быть рядом. А давай… Давай я вместо Давида буду телохранителем для тебя?

— То есть не уйдешь? Не уедешь к отцу?

— Ни за что!

— Фух, ну и хорошо, ну и замечательно, — шептал ей, осторожно прижимая к себе, опасаясь повредить ее раненую руку, но не имея сил отказаться от этой долгожданной близости, от ее нежных поцелуев, покрывающих подбородок, от ощущения теплой, гладкой кожи под пальцами… Я даже чувствовал, как коротенькие волоски на тыльной стороне ее запястья становятся дыбом от моего прикосновения! И медленно вел своей рукой, изучая, отпечатывая в своей памяти, от ее лица вниз, вниз, к прижимающемуся ко мне сладко и волнующе телу. — Я очень боялся, что ты можешь решить по-другому!

— Женечка, — прикасаясь губами к моему уху, шепчет, рассылая мурашки по всему телу, заставляя не только счастливо замирать сердце, но и болезнено каменеть член. — Любимый мой… Я спать хочу. С тобой рядом. Столько всего произошло… Просто сил нет…

И да-а, я немного разочарован… да нет, зачем врать, я сильно разочарован таким заявлением, я все-таки надеялся… но я понимаю — усталость, ранение! Откуда только у меня столько сил? Я бы смог. И, возможно, даже скорее всего, не один раз. Я так давно ждал ее, так…

— Я, кажется, догадываюсь, почему ты так нахмурился, — мурлычет она в другое мое ухо. — Я просто пытаюсь тебя в постель заманить…

И заманила. Я раздел ее, полусонную, и, укрывая одеялом, уже чувствовал, что Милана уснула. Но даже во сне, здоровой рукой она тянулась ко мне. А стоило лечь рядом, обхватила, прижимаясь сбоку, устраиваясь щекой на моем плече. И мне не нужно было больше ничего в этой жизни — только бы она, моя единственная, любимая женщина всегда была рядом.