Погоревав, Стасик отдал нам и обрывок пленки с началом драки, и весь обманный рулон. Он был размером с тарелку.

Кадрики с музыкантами Утесова мы с удовольствием посмотрели два десятка раз. А что делать с остальными лентами?

Им тоже нашлось применение.

Форик принес рулон в школу, и несколько дней мы щедро одаривали всех, кто просил, длинными кусками кинопленки. Из нее скручивали блестящие скрипучие тросточки, которыми можно было фехтовать и безболезненно лупить друг друга по макушкам. Но самое главное – из пленки получались отличные щелкунчики.

Кусочек целлулоидной ленты складывался так, что превращался в хитрую штучку с треугольными лапками и плоским брюшком. Давишь такой игрушкой о парту – лапки поджимаются, и брюшко – щелк!

Раз – щелк, два – щелк, а потом сухая рассыпчатая морзянка. И сразу не разберешь, откуда она, – щелкунчик-то крошечный, в пальцах почти не виден.

Надо ли говорить, что скоро «трескучая эпидемия» сотрясала школу, как тропическая малярия!

Заразу следовало пресечь, а для этого – выявить ее источник. Преисполненной педагогических навыков Зинаиде Прохоровне такая задача показалась нехитрой.

– Кочнев! Это твоих рук дело?!

– Ну чо «Кочнев»! – в искреннем возмущении зашелся Кочан. – Чо снова «Кочнев»! Никогда ничо не докажете и сразу на Кочнева! Это опять ваш помзахвост на меня наклепал. Я его зашибу из-за угла когда-нибудь!..

– Кочнев, марш из класса! И без отца в школу не являйся!

– Ну и не явлюсь! Пожалуйста! А у вас все равно никаких доказательств нету – всегда бочку катите сослепу…

– Марш, я сказала! Наворовал у отца фотопленок да еще отпирается!

Ну что было делать? Кочан – он, конечно, тот еще фрукт, но ведь сейчас-то не виноват!

Форик устало, даже со скрипом, встал за своей партой. Я, с самым пакостным ощущением в душе, тоже стал подниматься. Думаю, что и верный Чижик поступил бы так же, но, к счастью, он сидел дома с простуженным горлом – это с ним случалось частенько.

Форик мне за спиной показал кулак – украдкой, но решительно: не встревай, мол. И сообщил небрежно:

– Зинаида Прохоровна, да Кочнев правда ни при чем. Это я кинопленку принес.

– Перестань болтать! Дурацкое геройство! Зачем ты выгораживаешь этого хулигана? Ему место в милиции!

– Ну чо опять «в милиции»-то?! – снова за голосил Кочан. – Ничего не доказали и скорее «в милиции»!

Под эти вопли Форик деловито достал рулон из сумки. Отнес к учительскому столу.

– Я это на свалке в логу нашел. Берите. И все дела…

Он был тяжелый, рулон-то, мы успели раздарить не больше трети.

– Та-ак… Дина Львовна!.. Дина Львов-на-а!

Стук-стук-стук…

– Я здесь, Зинаида Прохоровна!

– Дина Львовна, возьмите это и немедленно выбросите в уборную!

– Хорошо, Зинаида Прохоровна!

Стук-стук-стук…

Завуч уперлась в Форика твердым, как указка, взглядом.

– А ты, голубчик, не воображай, что чисто сердечное признание избавит тебя от наказания!

Форик шевельнул плечами. Он и не воображал.

– Будешь сидеть после уроков два часа. И решать дополнительные задачи! И не уйдешь, пока не решишь всё, что я задам! Хоть до полуночи!

После уроков Зинаида напомнила Форику, чтобы он не вздумал смазать пятки, а то хуже будет. Оставила его в пустом классе и дала лист с условиями задач.

Когда она ушла в учительскую, я снова скользнул в класс. К Форику. Он скорбно и тупо смотрел на задачи.

– Я это не решу и до утра…

– Погоди…

Я поднял с пола забытого бумажного голубя, развернул, приткнулся к Форику и на мятый листок начал «скатывать» условия задач.

– Диктуй, чтоб скорее…

Потом я схватил сумку, сдернул с крючка в раздевалке свою тужурку и помчался. Но не домой, а к Форику. Вернее, к его соседу Грише. Я был уверен, что застану там и Диночку.

И не ошибся.

Гриша и Диночка застеснялись, когда я после короткого стука влетел в комнату. Возможно, они целовались перед этим. Впрочем, Гриша тут же изобразил радостное удивление:

– А! Привет! А Трансформатор где?

Я откровенно сообщил, глядя в упор на Диночку, что Зинаида окончательно рехнулась и решила уморить Форика задачками и держать его в школе до утра, если не решит…

– Какой ужас! – искренне перепугалась Диночка. – Так нельзя! Я… в школу! Сейчас!..

– Лучше решите это! – Я протянул бумагу.

– Давай… Ой… Я такие не помню уже когда решала… Тут, кажется, в пять действий…

Тем не менее она за пятнадцать минут справилась с задачками. Гриша торопливо разыскал ручку, чернила и лист – какую-то старую шоферскую ведомость с чистым оборотом. Диночка написала на нем решение почерком примерной ученицы.

– Вы, наверное, были в школе круглой отличницей! – не сдержал я благодарного восхищения.

– И в институте… – почему-то вздохнула Диночка.

– Спасибо, Дина Львовна! – Я сунул свернутый лист в сумку и помчался в школу.

Форик сидел в пустом классе. Одинокий и покорный судьбе. Увидел меня – и покорность сменилась надеждой!

– На! Все готово!

Форик засветился тихим торжеством. Лег на парту грудью и начал квадратным своим почерком (который, на мой взгляд, отражал квадратность головы) переписывать решение в тетрадь. Я, чтобы не мешать, сел на другую парту, сзади.

Едва Форик перестал писать и спрятал черновик, явилась Зинаида.

– Что, Усольцев? Время идет, дело стоит? Имей в виду: никуда не уйдешь, пока не решишь!

– Я уже решил. Вот.

– Что ты мне голову морочишь! Дай тетрадь… Гм… Здесь что-то не чисто.

– Что опять нечисто? – дерзко сказал Форик, не вставая. – Что ни делай, вам все неладно! Больше я решать не буду, у меня голова не железная! Хоть убейте… И все дела. – Он отвернулся и лег щекой на согнутый локоть.

Зинаида Прохоровна сказала, что убивать его, Усольцева, не следует, а вот надрать уши за нахальство было бы полезно. И она обратится с этим предложением к его тете. Затем она излила порцию негодования на меня:

– А ты что здесь торчишь? Тебя я после уроков пока не оставляла!

Я встал.

– Мы же вместе пленку ребятам раздаривали. Значит, и сидеть должны вместе… – И запоздало ахнул про себя: а вдруг она и меня заставит решать?

– Кому сидеть, это я определяю, а не ты! Отправляйся домой!

– А что, нельзя разве подождать? Мы боимся идти домой поодиночке: вон какая темнотища!