Он мой сын. Мой ребенок. То, что останется после меня в этом мире. Мое продолжение. И преследовать Джейсона в моих глазах было то же самое, что преследовать меня. Я ощущал это всеми фибрами души – раньше я ничего на свете так не ощущал. На уровне врожденного инстинкта. Я рвался вперед, как лев, защищающий своего детеныша.

На поводу у собственных желаний я не пошел. И бо́льшую часть своего плана придумал на свежую голову. Мне казалось, что я нашел способ не только уберечь Джейсона от подозрений, но и позволить Дженни вновь встать на путь исцеления. Я раздвоился. Один Алан был доктором и лечил пациентов, другой – кукловодом, сжимающим в руках деревянные палочки и заставляющим окружающих плясать под его дудку.

Через два дня я увиделся с Шарлоттой. Она была в ярости.

Вы рассказали полиции! Про Боба и его голос. Вы все им рассказали!

– Успокойтесь, Шарлотта. Я не говорил с ними о воспоминаниях Дженни. Почему бы вам не рассказать мне, что случилось?

Шарлотта овладела собой и пристально посмотрела на меня. Я вам уже говорил, что был непоколебим в своих убеждениях. Как скала. Сомнения и гнев, которые она носила в себе в течение шестнадцати часов, испарились в одно мгновение. Моя власть, казалось, не имела границ.

Он попросил меня приехать. Я имею в виду Боба. Мы встретились с ним в том самом доме, но он ко мне даже не прикоснулся. И при встрече не поцеловал. Был расстроен. Встревожен. И я, конечно же, спросила, в чем дело. Попыталась не выказывать свои страхи. Сделала вид, что не имею ни о чем понятия. Не знаю… думаю, он мне поверил.

– Конечно, поверил, можете в этом не сомневаться. В конце концов, это ведь правда. Откуда вам было знать, что его так расстроило.

Возможно. Но все равно все это походило на ложь, и теперь я чувствую вину за то, что ломала комедию.

– Вы ему рассказали?

Нет, наоборот, выслушала его. К нему мимоходом зашел детектив Парсонс. По словам Боба, был очень мил, как и полагается, и очень извинялся. Сказал, что в его руках оказалось какое-то дело тысячелетней давности. Из Скидмора, Боб учился там в колледже.

– В колледже? – переспросил я.

Да. Сказал, что некая девушка, с которой он переспал на весенних каникулах, соврала ему про свой возраст, а на следующий день стала плакаться подружкам. Те рассказали родителям, которые не замедлили поставить в известность папу и маму самой девушки. В итоге пришлось вмешаться полиции, потому как девица оказалась несовершеннолетней. Расследование ни к чему не привело. По признанию Боба, он давно боялся, что кто-нибудь вспомнит о том деле. Но думал, что это случится позже, через несколько лет, когда он будет баллотироваться в парламент страны. Я думаю, что на периферии его сознания всегда присутствовала мысль, что до этого кто-то да докопается.

– А какое отношение это имеет к нашему делу? К Дженни?

Но это же очевидно! Преступление на сексуальной почве, пусть не доказанное, но заявление ведь было. Детектив Парсонс сказал, что ему нужно на всякий случай провести плановое мероприятие, чтобы прикрыть тылы, и вопрос тут же будет закрыт.

– Стало быть, ему нужно было алиби?

Да.

– И что ответил Боб?

Сказал, что не помнит. Пообещал позвонить позже, когда поговорит с женой и посмотрит ее ежедневник. Потом Парсонс ушел, а Боб так и сделал – связался с женой. Она напомнила ему, что в тот вечер они были в клубе. На весенней дегустации вина. Я тоже собиралась туда сходить, но нас пригласили на ужин.

– Я помню. Вы еще сказали, что в машине повздорили по этому поводу с Томом.

Да. Как бы там ни было, Боб перезвонил Парсонсу и все ему рассказал.

– Понятно. Вот оно что. Стало быть, у него есть алиби? – Говоря по правде, подобную возможность я не учел. Не знаю почему, но мне казалось, что Боб скажет, будто был с женой, и полиция не сможет ни доказать это утверждение, ни опровергнуть его. Жена не может быть надежным алиби. Но весенняя дегустация вина обязательно найдет свое отражение в документах клуба. К тому же там было много свидетелей.

Но хватки я не ослабил.

– Мне представляется странным, что он не помнит, где был. В нашем городке каждый знает, что делал в тот вечер. Известие о нападении на Дженни повергло всех в шок.

О господи! Я даже не знаю что думать. Правда не знаю.

– Вы о чем? Это же хорошая новость.

Она могла бы таковой быть, если бы Боб действительно пошел на ту дегустацию. Или куда-то еще.

– Погодите-ка. Вы хотите сказать, его там не было? Откуда вам это известно?

Потому что я знаю. Его жена, Фрэн, действительно была. Ах… как же это унизительно. Несколько недель спустя мне насплетничала клубная подруга. Пыталась отвлечь меня от мыслей о Дженни. Боб на той дегустации так и не появился. Фрэн сидела вместе с моей подругой и ее мужем и постоянно извинялась, что он не пришел. Если бы это был кто-то другой, я бы наплевала и тут же забыла ее рассказ. Но речь шла о Бобе. Эта мучительная мысль запала мне в душу. Я боялась, что у него появилась другая женщина.

Ветер дул все сильнее и сильнее.

– Понятно. Вы сказали Бобу, что все знаете?

Конечно. То есть о том, что боялась, умолчала, но напомнила, что Фрэн в тот вечер была одна и сидела вместе с моей подругой. Он, казалось, удивился, будто и правда не помнил, где был. Правильно вы говорите – странно все это, не правда ли?

– Для меня – да, для вас – не знаю. Он как-то объяснил, где был?

Нет. На деле лишь несколько раз повторил, что я ошиблась. Фрэн уже подтвердила, что он был с ней на той дегустации. Парсонс поверил. Вопрос закрыт.

– В таком случае вам должно быть легче.

Но Шарлотте легче не было. Она стала сомневаться в невиновности своего любовника в изнасиловании ее дочери, хотя полной уверенности на этот счет у меня нет. Вполне возможно, что она просто подозревала, что тот вечер он провел с другой женщиной. Я понаблюдал за ее телом, за лицом, увидел, как она качала в воздухе ступней, закинув ногу на ногу. Сказать, что она пришла в ужас, я не мог. Но выглядела обеспокоенной, из чего я сделал вывод, что ее страдания скорее вызваны мыслями о другой женщине.

Тогда он умолк и обнял меня за талию. Мы занялись любовью. Потом ушли. Я поехала домой и влезла в шкуру хорошей Шарлотты.

– Вы просто Шарлотта. Победа в этой битве вот-вот будет за вами. Неужели вы этого не чувствуете? – Я вновь превратился в доктора. Шарлотта с самого начала взяла на вооружение мой язык – я знал, что такие парадигмы, как «хорошая Шарлотта» и «плохая Шарлотта», найдут отклик в ее душе. Она чувствовала, что уже не так привязана к «плохой Шарлотте», и вместе с тем перестала без конца стремиться быть «хорошей Шарлоттой». Я надеялся и мечтал, что когда-нибудь она избавится что от одной, что от другой.