других войск не было. Наш Конный корпус, воодушевленный крупной победой, представлял собой достаточно мощную силу, чтобы разгромить противостоящего врага и овладеть Царицыном. Необходимо было лишь подтянуть стрелковые соединения 10-й армии и закрепить достигнутый успех. Решив просить об этом командующего армией, мы стали добиваться связи с ним из Лебяжьего. Настроение у меня было приподнятое. Я так был уверен в предстоящем успехе, что даже лелеял надежду захватить в плен Врангеля и думал послать для этого вперед Морозова и Дундича с тремя десятками таких же лихих удальцов.

С Клюевым мы связались быстро. Выслушав меня, он одобрил действия корпуса за прошедший день, однако наступления на Царицын не разрешил.

Я стал горячо доказывать, что необходимо преследовать разбитого противника и овладеть Царицыном, что для этого имеются все условия.

— Корпуса Покровского, Улагая и Шатилова деморализованы. Белые пачками сдаются в плен. Разрешите наступать, и мы ворвемся в Царицын раньше, чем туда отойдет противник.

— Нет, Семен Михайлович, не могу я вам разрешить продолжать наступление, и вот почему: по имеющимся у меня сведениям, в районе Даниловки активизировалась конница генерала Голубинцева. Пока Голубинцев будет висеть у нас на правом фланге, мы не сможем успешно продвигать вперед стрелковые дивизии. Поэтому приказываю прекратить преследование врангелевских частей, повернуть корпус на Даниловку и разгромить Голубинцева.

— Товарищ командующий, — продолжал я убеждать Клюева, — неужели какой-то Голубинцев важнее Врангеля, окончательный разгром которого очистит путь к Царицыну для всей 10-й армии? Продвиньте вперед стрелковые дивизии, а от Голубинцева прикройтесь заслоном из войсковой конницы.

Но Клюев стоял на своем. Больше того, раздраженный моим упорством, он стал угрожать мне ревтрибуналом за невыполнение его приказа.

— Хорошо. Я выполню ваш приказ. Но считаю прекращение преследования корпусов Врангеля грубой ошибкой. Я не пойму, почему стрелковые дивизии топчутся на месте, когда перед ними нет серьезного противника.

— Так вот, Семен Михайлович, — сказал Клюев, — разгромите конницу Голубинцева и тогда тяните за собой стрелковые части.

— Да что же, их за уши тянуть, что ли? — не вытерпел я. — Когда прикажете выступать на Даниловку?

— Чем быстрее, тем лучше.

На этом мой разговор с Клюевым закончился. Мне пришлось потом не раз пожалеть, что я начал его: если бы связь с Лебяжьим не работала, могло быть иначе — Конный корпус занял бы Царицын, а это означало бы охват правого крыла войск Деникина. И если учесть, что к этому времени была создана Особая группа войск Южного фронта, усиленная частями Красной Армии, прибывшими с Восточного фронта, то станет понятным, какую угрозу для белых таило в себе энергичное наступление 10-й армии на Царицын. Это неизбежно вынудило бы Деникина снять часть своих сил, действующих на Украине и в центре — в направлении Курска, Воронежа, чтобы укрепить свое положение в районе Царицына, и не допустить выхода советских войск в Донскую область, то есть на тылы белых.

Но этого не произошло. Пассивность 10-й армии позволила Кавказской армии Врангеля оправиться от поражения.

20 августа утром корпус, выполняя приказ командарма, начал движение из Лебяжьего через Котово на станицу Островскую, чтобы перехватить в этом районе конницу Голубинцева.

Между Котово и Островской была захвачена в плен конная группа противника. Пленные офицеры показали, что поражение, понесенное корпусами Покровского, Шатилова и Улагая, сильно потрясло штаб генерала Алексеева. Чтобы спасти эти корпуса от полного разгрома, генерал Алексеев приказал Голубинцеву быстро выдвинуться в район Даниловки и оттянуть на себя Конный корпус.

Пленные показали также, что их задачей было отвлечь на себя внимание частей Конного корпуса, а в случае необходимости, не ввязываясь в затяжной бой, уходить от преследования в район Даниловки, где корпус генерала Сутулова, в подчинение которого входила и конница генерала Голубинцева, готовится к обороне.

25 августа части нашего корпуса подошли к станице Островской. Однако в Островской белых не оказалось. Мы тут же приняли решение — 4-й дивизии переправиться на правый берег Медведицы и атаковать противника в Даниловке с севера во фланг и тыл. 6-й дивизии и бригаде Курышко было приказано продвигаться на Даниловку по левобережью.

Утром 26 августа, находясь в 4-й дивизии, я к полудню подъехал к Даниловке. С опушки леса мы с Городовиковым увидели тысячи белоказаков, рывших окопы. Многие работавшие были раздеты по пояс.

Прикрываясь лесом, артиллерия корпуса заняла огневые позиции и открыла ураганный огонь по противнику. Я приказал Городовикову развернуть дивизию и атаковать белогвардейцев. Волна атакующих полков захлестнула казаков, и они не смогли оказать серьезного сопротивления. В Даниловке был захвачен штаб Сутулова, а сам он зарублен в бою.

В штабе Сутулова оказался один бывший красный командир, попавший по ранению в плен к белым и работавший у них связистом. Он подтвердил, что Сутулову приказано было отвлечь наш корпус от действий против группы Врангеля, и показал мне телеграфную ленту — донесете Сутулова Алексееву о том, что задача по отвлечению корпуса Буденного им, Сутуловым, выполнена.

В Даниловке 4-я дивизия задержалась ненадолго, и только потому, что были захвачены походные кухни противника с готовым обедом. Дивизия вела непрерывные бои, и бойцы несколько дней не получали горячей пищи. Поэтому по просьбе начдива и командиров полков я разрешил дивизии пообедать из захваченных у противника кухонь. Тем временем покормили и лошадей.

После небольшого привала 4-я дивизия переправилась через Медведицу по мосту в районе Даниловки и нанесла удар в тыл коннице генерала Голубинцева, вступившей в бой с 6-й кавалерийской дивизией. В первые же минуты, как только началась атака 4-й дивизии с тыла, 6-я дивизия в свою очередь перешла в атаку с фронта. Стиснутые с двух сторон белогвардейцы беспорядочно побежали на юг.

Конный корпус двинулся в направлении Михайловки, в которой, по данным разведки, располагался штаб генерала Алексеева. К сожалению, штаба Алексеева в Михайловке не оказалось, но там мы захватили три бронепоезда. Это любопытный эпизод.

4-я дивизия, двигающаяся в голове колонны корпуса, неожиданно оказалась вблизи всех трех бронепоездов. Они сначала молчали, а затем открыли ураганный огонь. Отходить было поздно — огонь бронепоездов в случае отхода дивизии нанес бы ей тяжелые потери, тем более, что и бронепоезда не могли отойти, так как наш артиллерийский дивизион разрушил железную дорогу спереди и позади них. На помощь бронепоездам пыталась прорваться группа конницы белых, но командир батареи Мирошниченко разогнал ее стрельбой на шрапнель.

4-й дивизии, неожиданно попавшей под огонь этих застрявших в одиночестве бронепоездов, не оставалось ничего больше, как стремительно проскочить к ним. Я подал команду в атаку и устремился вперед. Со мной рядом скакали Городовиков и командир 19-го