Пиппа просто не могла сидеть сложа руки и дожидаться Грегори. Это безумное приключение должно закончиться как можно скорее, и мистер Доусон вовсе не виноват, что она впуталась во все это. Он дал ей отличный совет: до отъезда ей надо было сказать Грегори, что она любит его.

Она вела себя глупо. Необдуманно. Ей следовало честно и открыто поговорить с ним и выслушать то, что скажет он. А теперь остается лишь надеяться, что у нее еще будет возможность сделать это. Возможно, он больше не захочет ее знать. Она с самого начала повела себя неправильно, наделала глупостей. Когда на нее напал Хоторн, надо было идти прямо к дядюшке Берти.

Что мешало ей попросить своего любимого дядюшку о помощи? Почему она не заставила его понять, что никто и ничто не может помешать ей поехать в Париж?

Конечно, каждым ее шагом двигали ожидания. Пиппа очень не хотела разочаровывать своих близких, боялась нарушить представления своих родных и общества о том, что для нее лучше. И посмотрите, куда привела ее такая нерешительность? В карету с больным стариком, который вознамерился заточить ее в подземелье!

Посему она больше не позволит себе колебаний и неуверенности и начнет тотчас же.

– Мне нужно немедленно выйти из кареты, – сказала она мистеру Доусону. – Природа зовет, и я не могу ждать.

Он дернул подбородком:

– Мы не можем останавливаться.

Пиппа топнула ногой.

– Мы должны. Вы меня слышите. Мистер Доусон? Мы должны.

Он сердито зыркнул на нее и поерзал на сиденье.

– Не устраивайте сцену.

– Это вы устроили бог знает что, – возмутилась она. – Или вы немедленно останавливаете карету, или я выпрыгну.

– Вы не рискнете.

– О, еще как рискну.

Он насупился:

– Что ж, хорошо. Я прикажу вознице остановиться. Но только на минуту. И не вздумайте убегать. Я вручил ему два заряженных пистолета и велел воспользоваться ими, если вы попытаетесь сбежать.

– Как вы посмели? – В душе Пиппы всколыхнулась ярость. – Что же вы за человек? И какой лакей пойдет у вас на поводу?

Но потом она вспомнила хитрые физиономии Кокни и Квадратной Челюсти и догадалась, что возница – один из них.

Раздражение мистера Доусона вспыхнуло с новой силой.

– Заткнись, Харроу. – Он сцепил руки. – Забудь, что я сказал. Мы не остановимся.

Пиппа сорвала с себя парик.

– Посмотрите на меня, мистер Доусон.

Он посмотрел, и глаза его расширились, но потом он отвел их.

– Я не Харроу. – Она сняла очки и бросила их на сиденье, потом начала вытаскивать из волос шпильки. – Я – Пиппа. Вспомните, я рассказывала вам. Я – Пиппа Харрингтон.

Он покачал головой, не отрывая взгляда от дверцы.

– Прекратите разговаривать.

– Не прекращу. – Она тряхнула головой, и ее тициановские локоны распались по плечам. – Вы должны посмотреть на меня. И послушать мой голос. Я – леди. – Ее встревожило то, как сжались на коленях его кулаки. – Харроу был выдумкой. Я не камердинер. Я играла в игру, и вы тоже играете. Но это очень опасная игра. Могут пострадать люди.

Мистер Доусон схватил ее шляпу и перевернул, высыпав печенье на пол.

– Надень это, – сказал он и попытался всучить Пиппе шляпу, не встречаясь с ней взглядом.

Но Пиппа выбила шляпу у него из руки.

– Нет. И раз вы не собираетесь содействовать, я сейчас открою дверь и выпрыгну.

Он подхватил шляпу с пола и зыркнул на непослушную спутницу.

– Где Харроу? Верните его. – Потом, словно шар, из которого выпустили весь воздух, он обессиленно, удрученно обмяк на сиденье. – Он отличный парень. Вокруг него всегда что-нибудь происходит. Я тоже хотел быть таким.

– Я не могу вернуть Харроу, – отозвалась Пиппа. – Харроу ушел навсегда… как ваша жена.

Мистер Доусон дернулся.

– Но у вас ведь остались воспоминания о ней, не так ли? – быстро продолжила Пиппа. Ей очень не хотелось причинять ему боль в таком состоянии умопомрачения, но она должна попробовать пробиться к его разуму. – Воспоминания о вашей дорогой супруге утешают вас точно так же, как вы помните Харроу, прибежавшего к вам с предложением почистить ваши сапоги.

Он ничего не сказал, но уронил голову.

– Лучшее в воспоминаниях – это то, что хорошие остаются с нами навсегда, – мягко проговорила Пиппа. – Они предлагают утешение, когда вам одиноко. И потом, вы всегда можете поделиться ими с друзьями. – Она помолчала, давая ему время осознать ее слова. – Я хочу быть вашим другом – я, Пиппа. Мы вместе можем смеяться над Харроу и над тем, как он вечно попадает в передряги, и можем говорить о вашей жене.

Мистер Доусон по-прежнему смотрел в пол, но испустил вздох, который дал Пиппе надежду. Безвольно опущенные плечи, уязвимая макушка с поредевшими седыми волосами и разжавшиеся кулаки на коленях побудили Пиппу взять руку старика и крепко сжать ее.

– Я очень сожалею, мистер Доусон. Сожалею о потере вашей жены. И мне жаль, что вы не в полной мере использовали возможность построить те искусственные руины в Тарстон-Мэнор так, как могли бы. Я предлагаю сейчас вернуться туда, в дом вашей кузины, где вас нежно любят, и сказать лорду и леди Тарстон, что мы бы хотели снести те руины и построить новые.

Он медленно поднял взгляд.

– Но уже слишком поздно.

– Нет, не поздно. – Она улыбнулась ему.

– У меня не получится, – жалобно сказал он. – Я никто.

– Что ж, быть никем не так уж и плохо. – Ей совсем не обязательно быть следующим месье Перро. Ее вполне устраивает быть Пиппой. – Мы все никто, мистер Доусон. Даже те, кто что-то собой представляет, порой испытывают то же чувство.

– Правда?

– Да, – твердо отозвалась она. – Уверена в этом. И самое хорошее в том, что быть никем – это возможность быть самим собой. Много ли важных персон могут сказать о себе то же самое?

Он тихонько усмехнулся:

– Не много.

– Держу пари, они отдали бы все, что угодно, чтобы иметь свободу снова быть никем – иметь возможность вволю бродить по пустоши и быть частичкой пейзажа, читать когда и сколько хочешь или размышлять часами, не беспокоясь о том, что от твоего гения все время чего-то ждут. – Интересно, сколько таких, как она, пришлось прогонять месье Перро? – А что, если мы попросим Грегори помочь вам? Вы можете построить руины вместе.

Чем больше она думала об этом, тем больше ей нравилась эта мысль. Грегори мог бы быть своего рода наставником для мистера Доусона. И в то же время сам многое почерпнул бы из опыта пожилого человека со множеством сожалений.

У Грегори все еще есть время, у мистера Доусона его уже нет.