— Поставь острие скальпеля на саму рану, надави так, чтобы оно вошло в мышцу, наклони его к себе и потяни на себя, пока я не скажу «хватит». Готова?

— Да.

— Давай режь.

Блокада блокадой, это хорошо, но и наблюдать, как тебя режут ножом, — тоже не слишком приятно. Лезвие скальпеля углубилось на сантиметр, Катя наклонила его к себе, потянула. Из плеча полилась кровь, стекая по руке в раковину и вокруг. Это не страшно: здесь сплошная плитка кругом, потом всё отмоется.

— Теперь надо прямо по этому разрезу сделать второй, так, чтобы лезвие скальпеля уткнулось в осколок.

— Я не вижу разреза, здесь всё в крови, — пробормотала она растерянно.

— Промокни большим тампоном, — посоветовал я. — Так, хорошо. Возьми вон ту трубочку, раздвинь края раны возле входного отверстия и вставь её туда, свободным концом вниз.

Катя так и сделала. Мой импровизированный дренаж заработал нормально, собирая в себя стекающую кровь и открыв доступ к разрезу.

— Прямо раздвинь пальцами края разреза, отступи примерно на пару сантиметров от раны и снова разрежь.

Вообще-то нормальный человек сделал бы всё это одним разрезом, но я, как полный профан в хирургии, решил не рисковать, а добираться до осколка постепенно. А то Катя по неопытности махнёт ножиком поглубже — и разрежет что-нибудь очень важное. Лучше помаленьку, полегоньку.

Второй разрез достиг цели. Лезвие скальпеля упёрлось прямо в осколок, и, несмотря на новокаин, в плечо ударило острой болью.

— Есть! — прошипел я, чуть не подскочив на стуле.

— Больно?

— Нормально, — ответил я, с шумом выдохнув. — Теперь проведи скальпелем ещё пару сантиметров — и выдёргивай из меня этот чёртов ножик.

Под лезвием скальпеля осколок вновь шевельнулся, и меня опять проткнуло острием боли. Вот зараза, в глубину мышцы обезболивание не подействовало или что случилось? Теперь уже поздно докалывать: надо заканчивать. Кровь-то ручьём бежит с руки.

— Катя, теперь положи по краям раны два тампона, чтобы пальцы у тебя не скользили, раздвинь края разреза, засунь прямо в него этот длинный пинцет, зацепи осколок и вытащи его оттуда. Если пинцетом не получится, тогда возьми вот этот большой зажим, захвати его и выдерни с силой, хорошо?

— Попробую, — кивнула она решительно.

— Пробуй.

Я вновь сдвинул зеркало так, чтобы самому можно было заглядывать в разрез. Катя сделала всё, как просил, и почти в середине кроваво-красного разреза я увидел чёрный, перепачканный моей кровью комок.

— Вот он, гадюка. Хватай его!

Пинцет соскользнул, а меня снова прострелило дикой болью, так что даже мышцы шеи свело.

— М-м-мать! — выругался. — Давай зажимом!

— Больно?

— Да нормально, давай зажимом, говорю! — рявкнул я.

Зажим обхватил осколок, затрещал замком, запирая захват.

— Тяни!

Ох и мать твою! Небо в алмазах! Литавры в ушах!

— Не идёт!

— Сильнее тяни! — аж зарычал я. — Сильнее, мать твою!

Свет в глазах померк, к горлу подкатила тошнота, пот лил с меня ручьём, смешиваясь с кровью. Что-то затрещало прямо в ране, внутри моего плеча, в голове взорвался очередной фейерверк боли.

— Есть!

Катя с торжествующим видом держала перед собой зажим с осколком. И сразу боль отступила. Не совсем, но по сравнению с тем, что чувствовал только что, — как в рай попал.

— Молодец! — сказал я, хватаясь рукой за край раковины, чтобы не свалиться. — А теперь надо прочистить рану и затем зашить. Я объясняю, а ты делаешь. Хорошо?

Катя оказалась прирождённым хирургом, можно сказать. В обморок не хлопнулась от обилия крови, рука у неё не дрогнула, и она довела операцию до конца. Промыла и стерилизовала полость раны, сумела относительно аккуратно наложить швы. Края раны до конца мы стягивать не стали, оставили небольшую свободу, чтобы рана могла слегка кровить — так быстрее заживает. Затем проложили «серебрянку» и тампон, замотали всё бинтом. В дальнейшем вместо бинта можно будет натягивать эластичный кокон.

Всё же после окончания операции я чувствовал себя так, как будто меня палками отдубасили. Голова кружилась, руки дрожали, и ноги подгибались. Я кое-как перебрался в гостиную, и Катя заварила мне крепкий чай с большой дозой сахара для восстановления сил, а сама она занялась уборкой в ванной. Я хотел сделать это позже сам, но она настояла. А если так, то грех отказываться.

Я подтащил к дивану правой рукой «тревожный чемодан», выданный сотрудникам Отдела, и расстегнул молнию на крышке с клапаном. Внутри лежала целая прорва всякого имущества, а поверх всего — нейлоновый бумажник на шейном шнурке, с приколотой к нему золотой бляхой, и с обратной стороны — удостоверение под прозрачной обложкой, фотография взята с моего Ай-Ди. Даже два таких — моё и Бониты. Мой жетон был золотым, жетон Марии Пилар — серебряным. Додумались наконец, что нормальное удостоверение удобней, чем постоянная проверка степени допуска.

Здесь всё в двух экземплярах. Два пистолета USP Tactical сорок пятого калибра, с четырьмя двенадцатизарядными магазинами к каждому, а также кобурой и трубой глушителя. Это неплохо, я уже успел полюбить сорок пятый калибр. Пусть скорость пули у него невысокая, зато пуля тяжеленная, дозвуковая. Глушители для такого патрона эффективны, скорость пули почти не снижается, а останавливающее действие всем на загляденье.

В чехлах лежали два карабина М4, и к каждому — по серому пластиковому чемоданчику с маркировкой SOP-MOD. Это аналог наших КДО, тех самых наборов дополнительных приблуд, какие к нашим «калашам» придавались, только не местной, а «заворотной» сборки. Тут и глушитель с переходником, и подствольник, и прицелы всевозможные. Нормально — пусть винтовка и не супер, но сгодится. Лучше, чем ничего, а то у меня только пистолет остался.

Там же лежали два чёрных кевларовых лёгких бронежилета, против полуоболочечных пистолетных пуль только и годных. Но тоже пригодятся при случае. Они же были и разгрузками: прямо на них цеплялись подсумки с запасными магазинами к карабинам. Нашлось несколько упаковок с коробками патронов сорок пятого калибра, с полуоболочечными пулями «hollow point» и две пластиковые упаковки винтовочных патронов М193, по двести штук в каждой. По четыре магазина. Нормально.

— Ты ещё помнишь, где находится наш офис? — отвлёк меня от размышлений голос Кати.

Она вошла в гостиную, а я не заметил. Совсем плохой стал.

— Помню, конечно.

— Любимая тебя завтра требует пред светлы очи. — Катя помахала мобильным телефоном, показывая, что получила звонок.