Марта не пела. Отметив это, Альгонда помрачнела: «Издав один-единственный звук, гарпия может сделать тебя своей рабыней. Если видишь, что ноздри ее как бы прилипли к носовой перегородке, быстро закрывай руками уши и убегай», — так напутствовала Альгонду Мелюзина, когда та уходила из крипты.

Почему до сих пор гарпия не прибегла к помощи колдовства, чтобы уничтожить их с матерью, ведь она так их ненавидит? Может, потому что Жерсанда хорошо справляется со своими обязанностями и Марта думает, что другая на ее месте будет доставлять больше хлопот? Или она не может пользоваться своими чарами в той мере, в какой ей хотелось бы? И почему Мелюзина сама не уберет Марту со своего пути? Или Марта Мелюзину? Голос рассудка отвечал на это, что обе наделены даром вечной жизни, и никто, кроме ребенка с глазами цвета лазури, увиденного Альгондой во сне, не сможет лишить их этого дара. А может, существует другая причина? Что мешает Марте попасть в подземные пещеры? Змея? Или она просто не знает о существовании тайного хода, который начинается в бывшей спальне Мелюзины? Если бы даже… Если Марта не обладает способностью дышать под водой, она все равно не могла бы утонуть, потому что бессмертна. Почему она не бросилась в воды Фюрона? Дождаться рождения ребенка и исполнения пророчества, чтобы убить всех и царствовать. Но это же глупость! Окажись она на месте Марты, она бы попыталась опередить события, к примеру, уничтожив всех потомков трех сестер-фей. Альгонда снова пришла к тому же выводу: Мелюзина скрыла от нее что-то важное. Но что? И почему? Ее мучил и другой вопрос: какова ее истинная роль во всем этом? Принести дитя Мелюзине… Она не верила, что этим все закончится. Зачать противоядие, это нечто, зреющее в ее теле, в котором соединятся силы Мелюзины и Мелиоры, столь необходимые для защиты ребенка? Защиты от кого? От змеи в крипте? Чушь. Так от кого же? От гарпии? Маловероятно. В таком случае отдаст Альгонда младенца Мелюзине или нет, для него ничего не изменится. Должно же быть какое-то объяснение! Детали не хотели соединяться в целое. Разумеется, Альгонда была необразованна, если не считать того, что мать научила ее читать и писать. Однако она никогда не из-учала историю, географию и другие естественные науки, которые помогли бы развиться ее разуму, лучше понимать окружающий мир. Но она обладала хорошо развитой интуицией и была человеком здравомыслящим.

Дело было таким запутанным, что Альгонда не знала, что и думать. Ее озадачивали даже сами слова провидицы:

«Силы трех над злом восторжествуют, и дитя, покрытое волосами, рожденное Еленой от анатолийского принца завоюет Высокие Земли».

Силы трех… В объяснениях матери и феи, которые, как она до сих пор думала, дополняли друг друга, теперь она обнаружила расхождения. Если гарпия, о которой в пророчестве даже не упоминалось, как и Мелюзина, хочет заполучить ребенка, значит, этот ребенок наделен куда большей силой, чем ей сказали. Наделен ли он способностями всех трех сестер? Если так, то через своего отца, турка, он должен быть потомком Плантины. Но ведь в пророчестве говорилось об Анатолии, а не об Арагоне, где томилась в заключении третья сестра. И, принимая во внимание нынешнее положение вещей, дитя родится со способностями, которыми она, Альгонда, уже обладает. Все это полная бессмыслица… Если предположить, что Мелюзине и Плантине не хватает силы Мелиоры, сможет ли она, Альгонда, которая почти не умеет пользоваться своим даром, помочь им восторжествовать над злом? Не стоило забывать и о том, что Плантины в данный момент нет в Сассенаже. Арагон велик, и за ней наверняка следит одна из трех гарпий. Размышляя обо всем этом, Альгонда неизменно приходила к одному и тому же выводу: ей не хватает информации. Не хватает звена, чтобы восстановить цепочку. Чтобы понять…

Единственное, в чем она не сомневалась, — без жертвы не обойтись. Но она не хотела нести это бремя. Что будет, если она откажется приносить эту жертву? Случится то, что она видела в страшных снах?

«Матье будет убивать, Матье умрет, если ты не подчинишься своей судьбе», — убеждала Альгонду Мелюзина в тот день, когда спасла ее. Но потом, при следующей встрече, отреклась от своих слов. Как хотелось бы Альгонде ничего не знать обо всем этом! Снова стать малиновкой, как любил называть ее мэтр Жанис… Она вздрогнула, посмотрела на своего суженого, встретилась с ним взглядом — влюбленным, полным желания.

— Дождаться не могу, — шепнул ей Матье.

— Чего? — спросила она, чтобы продлить миг их тайного счастья.

— Нашей свадьбы. Я хочу взять тебя, здесь и сейчас.

Альгонда снова вздрогнула.

— Но как можно…

— Идем! — взмолился он, беря ее за руку.

В то время как перед алтарем Сидония и Жак слились в поцелуе, скрепив свое намерение быть вместе в горе и в радости, Альгонда позволила Матье увести себя; толпа сомкнулась за ними так, что никто теперь не мог их увидеть.

Любила ли она его достаточно сильно, чтобы защитить от самого себя? Любила ли настолько, чтобы отказаться от него и терзаться этим до конца своих дней?

Когда они спрятались за какой-то повозкой и он одним толчком проник в нее, в нескольких туазах от толпы, устроившей овацию новоиспеченным супругам, она застонала, и в этом стоне было поровну удовольствия и муки.

Поправляя юбки, Альгонда растворилась в толпе челяди, обслуживавшей свадьбу. Матье вернулся к отцу, чтобы помочь ему нарезать буханки и укладывать хлеб в корзины. Они расстались так же, как и занялись любовью, — стремительно. С горячностью, свойственной запретным, а потому столь драгоценным моментам жизни. Не обменявшись и словом…

Опершись рукой о сильную руку Жака, Сидония принимала поздравления от присутствующих вассалов, потом они с супругом во главе длинной процессии двинулись вдоль стены замка, чтобы и простой люд смог их поприветствовать. Впереди шли герольды, менестрели и шуты.

Со стены под крики «ура!» слуг и местных крестьян на них сыпались лепестки цветов. Сидония приосанилась. Она была счастлива. Все то, что делало ее жизнь нескончаемым кошмаром, вдруг показалось ей на удивление ничтожным в сравнении с обещанием, которое Жак дал перед лицом всех собравшихся.

«Я беру тебя, Сидония де ля Тур-Сассенаж, в супруги и обязуюсь защищать и любить тебя, пока смерть нас не разлучит».

В ответ, мысленно, она дала ему ответное обещание — помешать Марте причинить ему вред. Любым способом. Сердце Сидонии забилось чаще — она вдруг обрела уверенность в том, что у нее это получится. Она просто сияла от счастья…

Ангерран, которого очень обрадовала встреча с братом Гектором и сестрой Жанной, приехавшими утром, был, как и многие, поражен красотой Филиппины. Дочь барона они не видели пять лет. Ему выпала честь быть на торжествах ее кавалером. Филиппина была этому искренне рада. Из всех молодых мужчин, которые поторопились выразить ей свое почтение, Ангерран был самым привлекательным: у него были правильные черты лица, черные глаза миндалевидной формы и высокие скулы. У них с Филиппиной было много общих воспоминаний с тех времен, когда Ангерран приезжал в Бати с матерью навестить Жанну де Коммье. Они разговорились в первый же день пребывания юноши в Сассенаже и с тех пор стали неразлучны.