— Значит, сын? — спросил Лич.

— Или отец.

— То есть мы снова возвращаемся к спору на автостоянке.

— Вполне возможно. Да.

Лич допил кофе и смял пластиковый стаканчик.

— Все-таки странно, вы не находите? Почти никакой информации — и где? В собственном жилище этой Дэвис!

— Жила она очень скромно, сэр.

Лич смотрел на Линли. Линли смотрел на Лича. Хейверс яростно строчила что-то в блокноте. Никто ни в чем не признавался. Линли ждал, чтобы старший инспектор дал ему необходимую информацию. Лич не сделал этого. Он только сказал:

— Тогда поезжайте к Дэвису. Найти его, наверное, не трудно.

Таким образом, планы были составлены, задания розданы, и Линли с Хейверс вскоре вновь очутились на улице, направляясь каждый к своей машине. Хейверс зажгла сигарету и спросила:

— Что вы собираетесь делать с письмами, инспектор?

Линли не стал притворяться, будто ему нужны пояснения.

— Отдам их Уэбберли, — ответил он. — Потом.

— Отдадите их… — Хейверс затянулась и раздраженно выдохнула струю дыма. — Если кто-нибудь узнает, что вы забрали их с места осмотра и не доложили о них… То есть что мы забрали их с места осмотра и не доложили о них… Черт побери, вы понимаете, к чему это может привести, инспектор? А тут еще и компьютер. Почему вы не сказали Личу про компьютер?

— Я скажу, Хейверс, — ровным голосом произнес Линли. — Как только узнаю, что в нем.

— Святые угодники! — вскричала Хейверс. — Ведь это же сокрытие…

— Послушайте, Барбара. Информация о том, что мы забрали письма и компьютер, может дойти до Лича только одним способом, и мы оба знаем, что это за способ.

Он пристально смотрел на Хейверс в ожидании, пока его слова дойдут до нее. Она переменилась в лице.

— Эй, полегче, инспектор! Я не стукач.

Линли понял, что Хейверс задета не на шутку, и примирительно улыбнулся ей.

— Поэтому я и работаю с вами, Барбара. — Он отключил сигнализацию «бентли» и открыл дверцу, но все же снова заговорил с Хейверс поверх крыши автомобиля: — Если меня привлекли к этому делу для того, чтобы защитить Уэбберли, то я предпочел бы, чтобы мне сообщили об этом открытым текстом. А вы?

— Я бы предпочла не давать повода для нареканий, — ответила Хейверс. — Одного из нас пару месяцев назад понизили в звании, инспектор, и, если память мне не изменяет, это были не вы.

Линли смотрел на ее побелевшее лицо и не узнавал в стоящей напротив женщине своего воинственного напарника, с которым проработал не один год. В последние пять месяцев ей пришлось нелегко и в профессиональном, и в эмоциональном плане, и Линли осознал, что обязан уберечь ее от возможных новых проблем.

— Хейверс, может, вам лучше отказаться от участия в этом деле? Один телефонный звонок, и…

— Я не хочу отказываться.

— Но может появиться риск… Уже появился риск… Я отлично понимаю, как вы должны…

— Не говорите ерунды. Я не собираюсь отказываться, инспектор. Просто я хотела, чтобы мы проявляли осторожность.

— Я проявляю максимум осторожности, — заверил ее Линли. — Те письма от Уэбберли не имеют отношения к делу.

— Остается только надеяться, что это действительно так, — сказала Хейверс. Она отошла от «бентли» к своей машине, стоявшей рядом. — Тогда займемся делом. Что у нас по плану?

Линли обдумал ее вопрос, прикидывая, как наилучшим образом приступить к следующей фазе расследования.

— Вы производите впечатление человека, нуждающегося в духовном руководстве, — сказал он, когда определился с планами. — Поэтому поезжайте в монастырь Непорочного зачатия.

— А вы?

— Я последую рекомендации старшего инспектора. Встречусь с Ричардом Дэвисом. Если он виделся или разговаривал со своей бывшей женой относительно недавно, то может знать, в чем она хотела признаться Уайли.

— Или он сам и есть то, в чем она хотела признаться, — заметила Хейверс.

— Вполне возможно, — согласился Линли.

Отмечая галочками выполненные пункты своей «Жизненной программы», которую составила еще будучи пятнадцатилетним подростком, Джил Фостер ни разу не сталкивалась с серьезными препятствиями. Прочитать всего Шекспира (сделано к двадцати годам), проехать автостопом через всю Ирландию (сделано к двадцати одному году), получить кембриджский диплом первой степени по двум специальностям (к двадцати двум годам), совершить поездку в Индию (к двадцати трем), исследовать Амазонку (к двадцати шести), сплавиться по Нилу на каяке (к двадцати семи), написать монографию о Прусте (в процессе), адаптировать романы Ф. Скотта Фицджеральда для телевидения (также в процессе)… За что бы она ни бралась, Джил Фостер ни разу не споткнулась в своем планомерном продвижении по жизни.

Но вот в личной жизни у нее не все шло гладко. Она планировала обзавестись мужем и детьми к своему тридцать пятому дню рождения, но оказалось, что достичь этой цели труднее, чем она рассчитывала, поскольку здесь требуется активное участие другого человека. А она хотела получить мужа и детей — именно в таком порядке. Да, теперь стало модно иметь «партнера». Каждый третий эстрадный певец, кинозвезда или спортсмен был живым доказательством этой моды, во всех бульварных газетенках ежедневно прославлялась их способность бездумно размножаться, как будто акт воспроизводства требовал какого-то особого таланта, которым обладали только они. Но Джил была не из тех, кто легко поддается веяниям скоротечной моды, и уж тем более тверда ее позиция была во всем, что касалось «Жизненной программы». Невозможно достичь цели, если пытаться сократить путь, следуя то одной модной тенденции, то другой.

Последствия романа с Джонатоном на время подорвали ее веру в возможность достижения супружеского и материнского идеала. Но с появлением в ее жизни Ричарда она быстро сообразила, что эти две цели, столь долго не дававшиеся ей, наконец-то обрели реальные очертания. В мире ее бабушек и дедушек, если не в мире ее родителей, тот факт, что они с Ричардом стали любовниками прежде, чем дали друг другу формальные обеты, был бы непростительной глупостью. И даже сегодня доживали свой век с дюжину тетушек, которые, спроси Джил у них совета, настойчиво рекомендовали бы ей дождаться кольца, церковных колоколов и конфетти и только потом завязывать интимные отношения с женихом или хотя бы принимать так называемые меры предосторожности, пока сделка между мужчиной и женщиной не будет подписана и зарегистрирована должным образом. Однако искренние ухаживания Ричарда, последовавшие за неспособностью Джонатона оставить жену, одновременно и польстили Джил, и стали важным этапом в ее жизни. Желание Ричарда обладать ею возбудило соответствующее желание в ней, и она с глубокой благодарностью отдалась этому чувству, поскольку после Джонатона ей стало казаться, будто никогда уже она не испытает острого голода по мужчине.