— Кро-о-овь! — истерически заверещала какая-то дама.

Несколько мужчин бросились к Данке, но та, оскалив зубы, грозно завопила:

— Прочь, проклятые, жилы порву! — Толкнула в грудь подоспевшего официанта и взмахнула осколком горлышка.

За столиками послышались крики, завизжали женщины, вдова Заворотникова, пронзительно голося, повалилась под стол, со съехавшей скатерти посыпались вилки, ножи и бокалы, кто-то затушил ботинком упавшую свечу, кто-то уже во все горло звал полицию… Но тут пришел в себя Навроцкий, схватил рычащую, бешено выдирающуюся и плюющуюся Данку за локти и поволок из зала. В дверях она лишилась сознания, и Навроцкому пришлось подхватить ее на руки. К счастью, в суматохе их никто не преследовал.

На темной улице, под дождем, причитающий и поминутно оглядывающийся на стеклянные двери швейцар Северьяныч помог погрузить Данку в экипаж. Навроцкий сел рядом. Голубой свет фонаря упал на его неподвижное лицо.

— На Воздвиженку! — отрывисто велел он, и пролетка, мокро чавкнув по грязи колесами, покатилась в темноту парка.

— Слыхали про Данку?!

Вопль Федьки Трофимова, с грохотом ворвавшегося в Большой дом, перекрыл все голоса. Собравшиеся в нижней зале цыгане тут же прекратили обсуждать насущные вопросы, петь, звенеть стаканами и орать — стало непривычно тихо. Любопытные взгляды, скользнув по запыхавшемуся Федьке, один за другим обращались на сидящего возле печи Кузьму. Тот, черный и злой с похмелья, поднял голову, коротко посмотрел на мальчишку воспаленными глазами и отвернулся. Озабоченно взглянувший на него Митро встал с подоконника.

— Ты что же это, сукин сын? — процедил он едва слышно, но Федька попятился. — Ты чего тут языком метешь, как пес хвостом?! Да я тебе…

Опешивший Федька уже открыл было дверь, чтобы, не дожидаясь неприятностей, выскочить на улицу, но Илья тронул Митро за плечо.

— Подожди, Арапо. Не пугай парня. Пусть уж скажет, что услышал. — И шепотом добавил: — Так лучше… Все равно узнает.

— Ладно. Говори, — помедлив, сердито согласился Митро.

— Дмитрий Трофимыч, я же ничего… мне какое дело… только на Конной сказали цыгане, Петька Дерунов с Рогожской сказал… — испуганно зачастил Федька, — сказал, что Данка… что Дарья Степановна уехала!

— Куда?! — одновременно вырвалось у Ильи и Митро.

— В Петербург, третьего дня! Оставила дом и вместе с детьми уехала!

— Откуда у ней дети? — тихо спросил Илья. Он хорошо помнил, что во время их встречи Данка о детях не упоминала.

— От Навроцкого, двое, — еще тише ответил Митро и снова сумрачно посмотрел на Федьку. — Дальше что, чяво?

— Все… — растерялся тот.

— А какого лешего тогда народ баламутишь? — зарычал Митро. — Уехала и уехала, туда ей и дорога, нам что за дело? Шляетесь по рынку, сплетни собираете, вместо того чтоб делом заниматься! По шеям бы вам навешать! Пошел вон отсюда!

Федьку как ветром сдуло. С минуту в комнате висела тишина: цыгане ждали, что скажет Митро. Но тот, словно не замечая обращенных на него взглядов, подошел к Якову Васильеву и вполголоса заговорил с ним. Второй предмет общего внимания — Кузьма — по-прежнему сидел на полу с опущенной головой, будто он и вовсе не слышал Федьку.

— Ну вот, всегда знала, что эта потаскуха доиграется, — удовлетворенно сказала Стешка, ставя на стол пустую кружку. — Потаскается и пробросается.

— Да ну что ты… — укоризненно произнесла Настя.

— А что я? Вру разве? Вот как за большими деньгами-то кидаться! Теперь саму и выкинули!

— Ну, эта не пропадет, — заметил, похабно ухмыльнувшись, Ванька Конаков. — В Петербурге тоже господ немерено, сыщет кого получше.

— Да кому она там нужна, в Питере-то? В хор поступит? Так своих полно…

— Зачем в хор-то, милая моя? Можно и еще как-нибудь…

— Стеша!

— А что «Стеша»? Так и будет, клянусь! Если баба подолом начала мести — это до конца дней при ней останется! Вот ей-богу, я еще как в первый раз ее увидала — сразу поняла…

В разговор один за другим вступали и остальные. Наперебой вспоминали Данку, Навроцкого, махали руками, прикидывали, сколько могло остаться у Данки денег и хватит ли этого на жизнь в Петербурге, пророчествовали ей неизбежную погибель и жалели несчастных сироток. Вскоре в зале стекла звенели от стука кулаков по столу, дребезжания стаканов и воплей цыганок.

— А ну, тихо у меня!!! — лопнуло терпение у Митро.

И в этот момент с пола встал Кузьма и, не поднимая глаз, пошел к выходу.

— Кузьма, стой! — Митро шагнул было за ним, но тяжелая дверь уже захлопнулась. Митро поколебался, но, взглянув на цыган, медленно вернулся обратно. Хмуро сказал Илье:

— Ну, все. Опять напьется. Дэвлалэ, ну надо же было этим сорокам разораться! Данка такая, Данка сякая — тьфу… И что за напасть на нашу голову! И Варьки еще нету, как на грех… Что я с ним без нее поделаю? Послушай, Смоляко… — Митро совсем понизил голос: — Ты знаешь, где Данка-то живет… жила?

— Ну?

— Прошу, сходи узнай, что там у нее случилось. Боюсь я, не выкинул бы Кузьма чего…

— Прямо сейчас и пойду, — кивнул Илья.

— Постой… — Какая-то мысль явно не давала Митро покоя. Помолчав, он сказал: — Я с тобой.

Вдвоем они вышли на серую, не просохшую после дождя Живодерку. Было прохладно, клены роняли на тротуар капли воды, по жидкой грязи у заборов, брезгливо поджимая желтые лапы, бродили куры. Рыжий петух мадам Данаи сидел на калитке дома и, вытянув ощипанную шею, истерически кукарекал. Проголосив положенное, он мешком свалился с перекладины прямо под ноги Митро. Тот в сердцах выругался, пнул его сапогом, и петух кубарем, теряя перья, полетел в шиповник.

Шагая рядом с Митро по Садовой, Илья прикидывал, стоит или не стоит рассказывать о своем визите к Данке месяц назад. Поразмыслив, решил, что лучше не нужно, иначе он, Илья, рискует всерьез поссориться с Митро. Вся Живодерка знала, что Арапо Данку терпеть не может и называет ее исключительно шлюхой подколесной. Цыгане были полностью согласны с этим, и ни один из хора Якова Васильева не стал бы даже здороваться с ней на улице. Цыганки — те и вовсе, завидев Данку, переходили на другую сторону. Дуры, конечно… но ругаться с Митро все равно ни к чему.

Ворота Данкиного дома в Крестовоздвиженском переулке были заперты, но Митро это не остановило. Подойдя к ним вплотную, он забухал кулаком в калитку. Стучать пришлось долго. Когда запыхавшийся Митро уже повернулся к Илье со словами: «Постучи ты, что ли…», калитка приоткрылась. В щели показался недоверчивый глаз, и стариковский голос сипло спросил:

— Кто такие? Чего надоть?

— Цыгане мы, отец. — Митро потянул калитку на себя. — Отвори, потолковать нужно.