Припоминая все эти чистые и светлые наивные мечтания — хотя амбициозности в Титженсе не поубавилось ни на йоту, — он тяжело вздохнул, придя в себя и оглядев столовую. Он все пытался понять, сколько времени был в своих мыслях, обдумывая, что сказать лорду Порт Скато... За это время тот успел придвинуть свой стул поближе к Сильвии, склонился к ней почти вплотную и теперь живо перечислял все напасти, которым подверглась его сестра, выйдя замуж за сумасшедшего. На мгновение Титженс вновь предался самоуничижению. Он подумал о том, что он глупый, закосневший, обедневший и настолько оклеветанный человек, что порой и сам верит во всю ту ложь, которая высказывалась в его адрес, ибо невозможно вечно противостоять клевете, не подвергаясь воздействию услышанных слов. Если долго нести на плечах тяжелейший груз, распрямиться потом уже не получится...

На мгновение его мысли замедлили свой бег, и он тупо взглянул на письмо Сильвии, лежавшее на скатерти. Он сосредоточил все свое внимание на небрежно выведенных на бумаге буквах:

«В течение последних девяти месяцев женщина...»

Титженс стал вспоминать, что же он уже успел сказать лорду Порт Скато, — только то, что знал о письме жены, не уточнив обстоятельств, при которых он о нем узнал! И что он одобряет ее действия! Причем из принципа! Он выпрямился. Вот ведь раз, человека можно довести до того, что он начнет думать настолько медленно!

Он припомнил все то, что произошло в поезде из Шотландии и ранее...

Однажды утром Макмастер появился за их столом, накрытым для завтрака, он был весьма оживлен и казался очень маленьким в матерчатой кепке и новом сером твидовом костюме. Ему нужно было пятьдесят фунтов на то, чтобы оплатить все свои счета в каком-то заведении неподалеку от... от... В памяти Титженса внезапно вспыхнуло название — Берик!

Географическое положение в те дни было таким: Сильвия жила в Бамборо, на побережье (станция Вулер), а он сам — на северо-западе, среди вересковых полей. Макмастер же находился к северо-востоку от него, сразу же за границей — в каком-то красивом местечке, где трудно кого-нибудь встретить. И Макмастер, и миссис Дюшемен знали это место и с наслаждением ворковали там, обмениваясь литературными ассоциациями... Ширра![48] Марджори Флеминг... Тьфу! Макмастер писал о них статьи, зарабатывая честные, но небольшие деньги, а миссис Дюшемен во всем его поддерживала.

Она стала его любовницей, насколько Титженсу было известно, после жуткой сцены в доме, когда мистер Дюшемен налетел на свою супругу, словно бешеная собака, прямо на глазах у Макмастера... Это было ожидаемо, учитывая садистские наклонности священника. Но Титженсу хотелось бы, чтобы сложилось иначе. А теперь оказалось, что они провели вместе целую неделю... а то и дольше. В то время мистер Дюшемен уже был в сумасшедшем доме...

Титженс узнал, что рано утром они выбрались из постели и арендовали лодку, чтобы полюбоваться рассветом на каком-то озере, а потом очень приятно провели день, то и дело цитируя стихотворение Данте Габриэля Россетти, начинающееся со строк: «И вот со мною рядом ты, коснуться бы руки...», и другие его стихи — несомненно, для того, чтобы оправдать свое грехопадение. По пути назад они нос к носу столкнулись у чайного столика с семейством Порт Скато и мистером Браунли, племянником лорда, который только-только приехал сюда на автомобиле. Семейство Порт Скато решило переночевать в той же гостинице, стоявшей у самого озера, что и Макмастер. Такие неприятные совпадения были отнюдь не редкостью на островах площадью всего в несколько ярдов.

Макмастер и его спутница не на шутку перепугались, несмотря на то что леди Порт Скато отнеслась к миссис Дюшемен с поистине материнской нежностью, — она была с ней так ласкова, что влюбленные могли бы подумать: семья Порт Скато скорее покровительствует им, нежели осуждает. Но их невероятно опечалил Браунли, который был не вполне любезен с Макмастером, которого он знал как друга Титженса. Браунли спешно прибыл из самого Лондона, чтобы обсудить с дядей, который так же спешно приехал с запада Шотландии, политику банка в эти непростые времена...

Но Макмастер не стал ночевать в той гостинице: он сбежал в Джедбург, или в Мелроуз, или еще куда-то и вернулся, когда уже почти рассвело, и где-то в пять утра они с миссис Дюшемен, которая к трем часам ночи уже пришла к пугающим выводам о своем положении, начали бурно выяснять отношения. Впервые за время существования их союза они поссорились не на шутку. Макмастер слушал обвинения миссис Дюшемен и не верил своим ушам...

Когда Макмастер появился на завтраке у Титженса, он уже почти потерял голову. Он хотел, чтобы Титженс поехал с ним на автомобиле в гостиницу, оплатил его счет и отправился в город вместе с миссис Дюшемен, которая определенно была не в состоянии путешествовать в одиночестве. Кроме того, Титженс должен был примирить возлюбленных и одолжить Макмастеру пятьдесят фунтов наличными, потому что обменять чек на деньги в округе было негде. Титженс одолжил эту сумму у своей старой няни — та не доверяла банкам и потому носила свои сбережения в кармашке под нижней юбкой.

Макмастер, пряча купюры в карман, проговорил:

— Итого я должен тебе ровно две тысячи гиней. На следующей неделе позабочусь о том, чтобы вернуть их тебе.

Титженс вспомнил, что тогда посерьезнел и строго сказал другу:

— Ради бога, не делай этого. Прошу. Пусть деньгами Дюшемена занимается государство. Только не трогай его капитал. Я тебя умоляю. Ты сам не понимаешь, чем это все может для тебя кончиться. Ты мне ничего не должен, но всегда можешь на меня положиться.

Титженс не знал, что сделала миссис Дюшемен с имуществом супруга, которым была вправе распоряжаться, но ему казалось, что с той минуты Макмастер стал к нему холоднее и что сама миссис Дюшемен терпеть его не может. В течение нескольких лет Макмастер одалживал у Титженса по сотне фунтов за раз. Интрижка с миссис Дюшемен обошлась ему в кругленькую сумму; выходные он почти всегда проводил в довольно дорогих гостиницах Рая. К тому же вот уже несколько лет он устраивал пятничные вечера, на которые приглашал только самых талантливых людей Лондона, и поэтому купил новую мебель, новые ковры, и он конечно же одалживал гениям деньги, во всяком случае до тех пор, пока не стал причастным к Королевской премии. Так что сумма выросла до двух тысяч фунтов, а потом и гиней. Но с того дня Макмастеры не предлагали Титженсу возвращение долга.

Макмастер сказал, что боится ехать вместе с миссис Дюшемен в одном поезде, потому что в нем непременно будет полно лондонцев. Так и получилось — они заскакивали в поезд на всех станциях по всему пути следования, настолько всех взволновало объявление войны в августе 1914 года. Титженс сел на поезд в Берике; здесь к составу присоединили дополнительные вагоны, а за плату в пять фунтов проводнику, который не мог гарантировать полного уединения, можно было обеспечить себе отдельное закрытое купе. Закрытым оно пробыло не столь долго — миссис Дюшемен не успела наплакаться, зато успели произойти некоторые неприятные события. Семейство Сэндбахов тоже село в поезд на станции Вулер, а семейство Порт Скато — еще где-то. У них кончились запасы бензина, а его продажа (даже банкирам) в стране прекратилась. Макмастер, который, прячась, ехал тем же поездом, «встретил» миссис Дюшемен на Кингс-Кросс, и этим, казалось, все кончилось.