Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Ну...
- Он прав насчет этого, Кенходэн, - сказал Венсит. - Скакуны ничуть не менее разумны, чем любая из человеческих рас. Это то, что большинству не-сотойи, кажется, немного трудно понять, но каждый когда-либо рожденный сотойи знает правду глубоко в своих костях, а всадники ветра - элита кавалерии сотойи.
- Как кто-то становится всадником ветра? - с любопытством спросил Кенходэн, и Базел снова фыркнул, на этот раз очень тихо.
- Если скакун хочет нести тебя, тогда ты всадник ветра, парень. И если скакуны не захотят тебя выносить, то на земле нет силы, которая могла бы сделать тебя таковым.
Было что-то в тоне градани, что-то, что обращалось к сердцу, даже если Кенходэн не понял послания.
- Во всем мире нет более тесной связи, чем между скакуном и наездником, - продолжал Базел. - Сердце и душа, разум и жизнь - все они стремятся к бытию, все слито вместе. Это то, что делает всадника ветра, и ничто, кроме смерти, не может разорвать эту связь.
- Значит, они действительно могут говорить друг с другом? - спросил Кенходэн, и Базел кивнул.
- Да, но только друг с другом, а не с другим скакуном или другим наездником. Тем не менее, есть сигналы - призывы, возможно, ты их назовешь, - которые распознает каждый всадник ветра и скакун.
- Какого рода "призывы"? - с любопытством спросил Кенходэн.
Базел взглянул на него, затем ухмыльнулся и закрыл глаза. Его рот открылся, и звук, который вырвался из него, заставил Кенходэна вскочить на ноги, зная, что он запомнит это, даже если забудет все остальное, что когда-либо слышал. Это был дикий и свирепый, бессловесный крик, в котором ветер и пыльный стук копыт смешались со свистом жеребца, защищающего своих кобыл. Голова Глэмхэндро гордо поднялась, когда он яростно заржал в ответ, но Кенходэн уставился на Базела, пораженный тем, что градани мог издавать такие звуки.
Это было изумление, перешедшее в замешательство, когда из закрытого стойла в мрачной темноте в задней части конюшни, за пределами освещения фонарями, раздался свистящий крик. Базел в шоке повернулся на звук, и он раздался снова, громче и яростнее. Градани бросился к стойлу, как брошенное копье, когда гордость и ярость снова засвистели из него, сопровождаемые диким стуком подкованных сталью копыт по дереву. Закрытая дверь стойла содрогнулась от ударов, но ее тяжелые бревна выдержали, и Базел потянулся к щеколде. Она была плотно заперта на висячий замок, и он поймал замок одной рукой. Его запястье вывернулось, металл зазвенел и громко треснул, и он отбросил разбитый замок в сторону и распахнул дверь.
- Фробус!
Этот пронзительный, свистящий крик ярости прозвучал в четвертый раз, и Базел выхватил из-за пояса складной нож и исчез в стойле. Кенходэн услышал, как тяжелое лезвие стукнуло по толстым бревнам раз, другой - третий - и затем конь, более гордый, чем утро, вырвался из загона, волоча за собой полдюжины тяжелых, оборванных поводков от недоуздка, которые оставили глубокие рубцы на блестящей черной шкуре. Он, должно быть, был ростом по меньшей мере в двадцать ладоней - семь футов в холке, его голова возвышалась даже над Базелом - и его глаза были свирепыми и темными, тронутыми золотом в свете фонарей.
Базел последовал за ним из стойла, все еще держа в руке нож, и жеребец повернулся к нему лицом. Он скользнул ближе к градани, осторожно перебирая копытами, каждый шаг был подобен грации новорожденного, и Базел вложил нож в ножны и поднял правую руку. Он вытянул его перед собой в странно формальном жесте приветствия, и жеребец протянул голову и коснулся его носом.
- Это то, о чем я думаю? - Кенходэн выдохнул Венситу в ухо.
- Если ты думаешь, что это скакун, - тихо ответил волшебник.
- Да. - Базел услышал их и повернулся, и его уши прижались к черепу, а взгляд стал жестким. - Родился на Равнине Ветров, и сейчас почти в двух тысячах лиг от дома и табуна, и он не зашел бы так далеко без своего брата ветра. И это, - его глубокий, рокочущий голос стал жестче, чем его глаза, - заставляет меня задуматься.
Кенходэн внезапно понял, что Фрэйденхелм крадется к боковой двери, и двинулся ему наперерез. Хозяин конюшни взвизгнул и бросился к главному входу, но Базел догнал его в три шага. Его массивная рука сомкнулась на тощей шее, как стальная гадюка, и маленький человечек снова завизжал, еще громче, чем раньше, когда градани поднял его высоко на расстояние вытянутой руки и удерживал пальцы ног в футе от устланного соломой пола.
- И почему это может быть, - мягко спросил Базел, - что ты не упомянул мне об этом скакуне?
- Я-я-я... - в ужасе пролепетал торговец лошадьми. Базел легонько встряхнул его, и он снова завизжал. - О-он продан! Я-я просто д-держу его для покупателя!
- Мне не хотелось бы, чтобы ты лгал мне, - мягко сказал Базел. - Известно, что я злюсь, когда кто-то пытается мне солгать, а когда я злюсь, то, как известно, действую поспешно, друг.
Его пальцы сжались, и лицо Фрэйденхелма исказилось от боли.
- Нет, мне бы не хотелось думать, что ты был бы настолько глуп, чтобы пытаться лгать защитнику Томанака, Фрэйденхелм. Никогда не родится сотойи, который попытался бы продать скакуна. Они сначала умрут - да, и скакун тоже! Я понятия не имею - пока - как это было, когда он оказался в том стойле, но это я узнаю до того, как все закончится. Как бы он ни оказался здесь, во всем мире нет дурака, который доверил бы тебе такого, как он! То, что украдено один раз, может быть украдено дважды, но не то, что ты уже знаешь. Теперь - еще раз - почему ты не хотел говорить мне?
- Я-я говорил тебе! Это правда!
- Нет, ты солгал. - Свободной рукой Базел схватил Фрэйденхелма за левое предплечье. - Сказки говорят, что градани - варвары, маленький человек, и некоторые сказки правдивы. Мне интересно, как бы тебе понравилось идти по жизни с одной рукой.
- Я сказал тебе правду! - захныкал торговец лошадьми.
- Уже много лет я знаю, что ты вор, - сказал Базел мягко, почти ласково, но я никогда не принимал
