Сколько уверенности в голосе, сколько самоуверенности в будущих действиях. Джек не изменился. Я закрыла глаза, чтобы не видеть таких знакомых глаз. Если бы так же легко можно было закрыть для него сердце, я бы сделала это, не глядя ему в глаза, потому что от одного его взгляда я впадаю в состояние детской эйфории — будто есть возможность отмотать киноленту и переписать первые пять минут жизни. Иначе каким образом принять нам нас новых? Чтобы не пытаться влезть в одежду двадцатилетней давности, которая давно нам не по размеру и не по нынешней моде. Мы будем выглядеть в ней по-дурацки даже в собственных глазах.

— Мы давно все поделили в юридическом плане. Все, что в Питере — мое, все, что в Москве — его, — сказала я обтекаемо и емко. — Ты не слышишь меня — проблема не столько финансовая, сколько моральная. Я не хочу, чтобы мне было в будущем стыдно перед детьми.

Джек сполз по моим плечам к рукам и стиснул пальцы.

— Я тебя действительно не понимаю. Точно мы на разных языках говорим.

— На разные темы просто. Тебе кажется, что дело в деньгах, а я говорю про отношения с детьми и их отцом, которые мне важно сохранить максимально положительными. Не только же в фильмах люди расходятся друзьями. Я тоже так хочу. Понимаешь?

Он промолчал и только сильнее сжал мне пальцы.

— У тебя же получилось.

Он хмыкнул и ответил:

— Ты считаешь мой развод идеальным? А я вот так не считаю. Я положил полжизни, чтобы построить семью, а им хватило года, чтобы выставить меня за порог. Я даже не увидел сожаления в ее глазах. Скорее, жалость. Она меня пожалела, потом я ее пожалел с ребенком. Наверное, жалость не лучшее чувство, чтобы базировать на нем семью. Но кто ж знал… Я действительно старался быть хорошим мужем и хорошим отцом, но, как видишь, мне сказали — иди снова попытайся. Может, на сей раз тебе повезет больше…

Теперь его руки сжимала я.

— Прости, я не хотела сделать тебе больно. И именно поэтому не гони лошадей… Жизнь как бы сама поможет нам разобраться, как помогла встретиться. Мы ведь ничего для этого не сделали…

Джек усмехнулся — он успел приоткрыть дверь, и теперь свет фонарика проникал в нашу темницу.

— Ты купила дом, который я так и не построил для тебя.

— Ну… — я опустила голову, не в силах больше выносить его пронизывающего взгляда. — Это как посмотреть. Другого дома у меня пока нет. Ну а если за него пришлось заплатить… Так это же подарок судьбы, когда платишь только деньгами… Как Горький нас учил: за все, что человек берет, он платит… Иногда жизнью.

— Мы и заплатили жизнью — с другими… Не находишь? С теми, кому мы нафиг не сдались…

Да, нахожу… Только я нужна Владу, потому что это требует его образ успешного мужчины. Разводятся неудачники. Так считает общество. И только очень удачные люди могут парить над обществом, как чайка у Ричарда Баха, которой плевать, что ее сородичи копаются в помойке, чтобы быть сытыми и довольными жизнью. Но как же трудно решиться на голодную жизнь над облаками… А вдруг она не будет для меня счастливой? Ведь это мой последний шанс… Не второй с Джеком, а действительно последний. Если обожгусь, то все…

Я не пошла спать — по меньшей мере, еще полчаса кормила комаров на веранде. Давала себе пощечины и била по рукам. За вчера и сегодня, да и вообще за всю прожитую не так, как надо, жизнь. Иногда на коже оставалась кровь. Ну и что из того? Сердце сейчас вот так же обливается кровью, только ее никто не видит.

Что я наделала, что? Не пожалела ни себя, ни Джека. А жалею ли о содеянном? Нет, потому что проверка показала, что хотя бы на физическом уровне мы с Джеком остались прежними. И по-прежнему нам не судьба быть вместе. Слишком много «но»: снова у его партнерши слишком длинных хвост, а у окружения — язык. А нам бы свои прикусить, когда не целуемся, а то наговорили с три короба, а завтра за одним столом станем кашей давиться, потому что ту, что заварили в бане, нам не расхлебать.

От любовных воспоминаний по телу прокатилась приятная волна, и тут же меня обдало холодной. Накрыло с головой так, что виски заледенели. Надо пойти поспать, хотя сна ни в одном глазу, но я же пообещала накормить Джека завтраком и постараться удивиться, узрев его на пороге в такую рань.

— Мам, что ты тут делаешь?

Я вздрогнула и обернулась к предательской двери, которая даже не скрипнула.

— А ты? Почему не спишь? — ведь лучшая защита, как известно, нападение.

— Лоток воняет, я его вынес.

— Лоток или то, что воняет? — поднялась я со стула.

— Я его почистил, так понятнее? — разозлился Ярослав.

И я затолкала его обратно в дом.

— Голос не повышай — ни на меня, ни дома ночью. Но раз встал, то знай, что Женя заедет перед работой позаниматься с тобой.

— Зачем ты его пригласила?! — не думал сынок контролировать свой голосок.

— Что ты орешь? — мы уже были в доме за закрытой дверью. — Я его не приглашала. Он позвонил и сказал, что приедет.

— Как это «приедет», если ты его не приглашала?

На лице ребенка даже в полумраке проступило искреннее изумление. Ну — на его месте я бы тоже впала в ступор. Он привык, что без приглашения в гости не ходят.

— Наверное, решил, что ты не понял его объяснений. Женя просто такой, с этим нужно смириться. А сейчас иди спать! Я хочу пойти в душ. Завтра поваляться в кровати у нас не получится…

— Я не хочу рано вставать! — завелся Ярослав. — Зачем ты вообще все это устроила с гитарой!

— Я к гитаре не имею никакого отношения! — шипела я, кажется, уже слишком громко. — Это ты согласился. А вставать тебе все равно придется! И без дяди Жени. У тебя кот — ты теперь вообще спать не будешь. А сейчас дуй в кровать!

А мне нужно в душ и закинуть всю одежду в стиральную машину. И главное — забыть, в чем я ходила в баню. Можно подняться наверх и завернувшись в полотенце. В нем и кашу сподручнее заводить, а вот расхлебывать придется при полном параде.

Я повесила выстиранную футболку Джека на плечики — пусть едет в ней на работу, а не в той, в которой обрабатывал меня. На что он меня подбивает? Из одной петли в другую прыгнуть без права выбора?

Кольцо от прошлого брака так и лежало в ванной комнате. Я не стала дожидаться утра и проверять девичью память — спустилась на цыпочках и так же тихо вернулась под одеяло, самолично окольцованная. Пусть до Джека наконец дойдет, что все совсем непросто с чужими детьми, которых ты не забирал из роддома.

— Ну почему…

Вопросы уже задавались в голос, хотя я снова затыкала себя уголком подушки, уже мокрым… Вот чего плачу? Не от счастья и не от боли… Все же давно переболело, но почему же тогда не получилось сдержать данное Владу слово — не реветь. Да потому что обещание давала взрослая женщина, а ревет сейчас семнадцатилетняя дура, у которой отобрали конфетку… И заставили жрать картошку! Изо дня в день, так еще и без соли! Двадцать лет!