И вот сейчас с обескураживающей отчетливостью ему стало ясно, что имела в виду Вайолет. У доброты существует несколько уровней. Томми открыла ему глубины его собственного сердца. И если бы не Томми, могло бы получиться так, что его сердце на всю жизнь осталось бы глухо и бесчувственно к тому, что происходит вокруг.

– Спасибо, что пришли, – поблагодарил Джонатан преподобного Силвейна. Потому что кто-то ведь должен был сделать это.

– Если с пользой, то я рад, – просто сказал священник.

– Выпьете? – спросил Джонатан.

Его преподобие окинул Джонатана взглядом, в котором читалась привычная осторожность. «Не принимай еды и питья из сомнительных рук», – словно говорили его глаза.

Джонатану было все равно. Адам Силвейн мог бы быть кузеном Эверси, но он среди ночи вскочил с постели и пришел сюда, чтобы помолиться о его сестре. Помогло это или нет, не важно, но Джонатан не мог не предложить такому человеку выпивку.

И более того, он только что мысленно женился на самой неподходящей женщине, разбивая мечты легиона женщин в Пеннироял-Грин и во всем Суссексе. И теперь стало понятно, как много мужества от него это потребует.

Джонатан видел, как Адам колебался.

– Спасибо. Бренди, если таковой имеется.

– У нас все имеется.

Адам Силвейн усмехнулся.

– Полагаю, после сегодняшней ночи вам всем потребуется всего понемногу. Примите мои поздравления.

Томми оставалась тихим островком в шумном море салона. Низкие мужские голоса говорили то громче, то тише, подчиняясь общему ритму, то смеялись, то спорили. Она переходила от одной группки людей к другой без всякого намерения, просто по привычке, ловя обрывки фраз и разговоров, как листья на ветру. Ее улыбки и короткие комментарии были чисто рефлекторными. Она даже не обиралась принимать участия в разговорах и обращать на кого-нибудь особое внимание.

Память возвращала ей отдельные воспоминания опять и опять. Вот лицо Джонатана, когда он прощается с ней перед отъездом в Суссекс. Он смотрит так, словно старается запомнить ее, и чтобы она запомнила его. Как будто это их последняя встреча. Его руки, обнимавшие ее, когда она рыдала у него на груди, – ласковые и сильные. Неожиданное его прикосновение щекой к ее макушке. Момент, когда он достал носовой платок и снял крошку с уголка рта Салли. Его инстинктивное стремление защитить. Томми перебирала эти картины в памяти, как драгоценности в шкатулке, наслаждаясь игрой граней и света.

Потому что ничего другого от него не осталось. Она не видела Джонатана уже несколько недель. Он был готов съесть ее глазами, а потом бросил ее, судя по всему, окончательно.

– Мисс де Баллестерос!

Рядом резко возник голос Аргоси. Томми поняла, что он уже не один раз повторил ее имя.

Немного удивившись, Томми повернулась к нему, вопросительно вскинула брови. Она слышала, как Аргоси рассказывал о какой-то своей немыслимо удачной биржевой сделке, а потом обратился к ней с комплиментом по поводу… Томми даже не запомнила, по какому именно.

– Его здесь нет, – тихо сказал Аргоси.

У нее все похолодело внутри. Томми уставилась на него, слишком потрясенная, чтобы заговорить.

– Простите меня, лорд Аргоси, но я не совсем понимаю… – Голос ее дрожал. Она заметила это и чуть было не разозлилась.

– Редмонд в Суссексе. По крайней мере, если он вернулся в Лондон, я его еще не видел.

Томми нервно засмеялась.

– Все-таки мне пока не понятно…

– Вы продолжаете внимательно смотреть на место рядом со мной, словно пытаясь увидеть там кого-то еще. Но не нашли того, кого искали, и ваше лицо потухло.

Она онемела. Представить только, Аргоси в первый раз за все это время увидел в ней человеческое существо! И если это оказалось возможным, значит, она выставила свои чувства напоказ. Это недопустимо. Этого не должно повториться!

Возникшее молчание было красноречивым. Однако Томми не смогла придумать сразу, что сказать.

Аргоси пришел ей на помощь, криво усмехнувшись.

– Редмонд еще не самый плохой вариант.

Томми поняла, что в силах вполне достоверно изобразить невинную улыбку.

– Мне кажется, вы ошибаетесь, лорд Аргоси.

– Нет, не ошибаюсь, – мягко возразил он.

Томми все еще пребывала в легком ступоре, для того чтобы найти правильный ответ. Их молчание было намного честнее тех многочисленных и пустопорожних разговоров, которые они вели не раз. И пока Аргоси внимательно смотрел на нее, Томми разглядывала носки своих туфель. Потом подняла глаза к его начищенным до блеска пуговицам и увидела в них свое отражение. Томми оглядела салон, не видя никого, как будто это была морская даль.

– Вам известно, что мою первую любовь у меня отбил старший брат Джонатана – Майлс? – наконец спросил Аргоси. Совершенно обыденным тоном. Без какого-либо намека на мелодраму.

Томми вскинула глаза на Аргоси, который наблюдал за ней не без сочувствия. Что-то еще было в его взгляде – что-то вроде усмешки.

– Я совершенно точно не ваша любовь, мистер Аргоси, – вежливо заметила Томми.

Он помолчал. Вероятно, придумывал, что ответить. Такой роскошный красавец по любым меркам, а когда станет старше, будет еще красивее, и при этом совершенно не волновал ее.

– Конечно, – признал Аргоси в конце концов. – Но иногда очень хочется испытать страсть без сопутствующей ей боли, а вы, мисс де Баллестерос, действуете опьяняюще, как, к примеру, шампанское.

Ах, вот это слово – «боль». Томми сразу выхватила его из предложения. Оно пугало ее. Оно было неотделимо от того, что Аргоси называл страстью. Только что он сказал ей странный комплимент, а на самом деле правду. Томми представлялась ему чем-то вроде приятного отвлечения, какого-то обезболивающего, способом забыть. Такой она казалась многим присутствовавшим здесь, но эти мужчины ошибочно принимали свое отношение к ней за желание. Как и Прескотт, кстати.

Почему-то замечание Аргоси ее не обидело. Правду Томми любила больше своих иллюзий.

Ей стало интересно, понимает ли Аргоси, что страсть и любовь – это вещи разные. Любовь, как она подозревала, – это ласковые руки, которые обнимают тебя, пока ты, уткнувшись в рубашку мужчины, рыдаешь над своей потерей или от унижения. Любовь – это еще и мужчина, который бросается в реку ради того, чтобы выловить из воды обрывок материи с медалью на нем, чтобы ты по-прежнему ощущала свою связь с семьей, пусть воображаемой.

При этой мысли Томми вдруг почувствовала, что ее грудь словно наполнилась светом. Ей захотелось закрыть глаза и остаться наедине с этой новой открытой ею правдой.

Понял ли это Джонатан, подумала она.

Но даже если понял, что это меняет?