Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– В камере еще свежие аккумуляторы.
– Отлично. И какой у нас план? Прочесать каждый клочок пространства, наступая и нажимая на все подряд? Это займет кучу времени. Я уже молчу про волков и саблезубых тигров, которые скоро проголодаются.
– И все же я считаю, что стоит попытать счастья в разрисованной пещере, – произнес Кен. – Или… можно еще проверить второй бассейн.
– Второй бассейн? – хором переспросили Молли с Пьером.
– Какая прозрачная.
Молли лежала на животе и внимательно разглядывала воду. Кена мы оставили у самого входа нести караул.
– Да, – кивнул я. – Но…
– Твоего мнения никто не спрашивал, – отрезала Молли. Она все больше походила на нашу прежнюю мамочку, только теперь это была еще и донельзя вымотанная, озверевшая от подгузников и детских воплей мамочка, которая больше всего на свете хотела воспользоваться своим законным правом на минутку тишины и бокал спиртного. – Ты уже пил из другого бассейна, и ничего с тобой не случилось. Несколько часов назад вы с Пьером наглотались практически первичного бульона, тоже прозрачного, но оба до сих пор живы.
– Нолан, мы должны попить, – поддержал ее Кен. – Иначе нам точно крышка.
И мы жадно уставились на воду. В неверном свете фонаря я видел бледные, изможденные лица друзей.
– Возможно, все началось с того, что в воду попала кровь Джеммы, – предположил я. – Я слишком устал, поэтому не буду пускаться в пространные рассуждения о том, что сама идея кровавых жертвоприношений в древности могла представлять собой искаженное воспоминание о еще более древнем процессе, наподобие этого: ты богам – кровь, а они тебе взамен… э-э-э… такие вот чудеса. Постойте-ка…
– Что?
– Камень, на который наступила Джемма. Она ведь и его замарала кровью. Вдруг механизм запустился именно поэтому?
– Все может быть, приятель. А я недавно подумал вот о чем. Помните три латинские буквы на стене?
– Конечно.
– Что, если непонятная черта, которую мы приняли за часть буквы, – это восклицательный знак?
– Чего?
– И вся надпись – это не чье-то имя, а предупреждение: «СТОП!» Дескать, не лезь в бассейн, что в конце этого коридора, а то огребешь по полной.
– Ну и пусть, плевать, – заявила Молли. – Я хочу пить.
– У нас есть что-нибудь стеклянное?
– Зачем?
– Затем, что стекло – самый нейтральный материал.
Молли полезла в рюкзак.
– Нет.
Однако, покопавшись еще немного, вытащила какую-то баночку.
– Я кое-что обнаружила.
Это был пустой стеклянный флакончик из-под бальзама для губ.
– А салфетки нет?
Нашлась и салфетка. Я тщательно вытер баночку изнутри, а Молли снова нырнула в рюкзак и достала из него пинцет.
– Это чтобы пальцы не замочить.
– И не только для этого.
Я вынул зажигалку, взял баночку за стенку пинцетом и начал медленно поворачивать ее над пламенем. Остатки бальзама, сгорая, источали дивный аромат. Как же приятно было ощутить его вместо однообразного запаха холодного камня и пыли.
– Все равно не идеально.
– Сойдет, – пробормотал Кен. – Давайте-ка поторопимся. Не хочу, чтобы сюда нагрянула какая-нибудь зверюга.
– Смотрите, – вдруг сказал Пьер.
Он стоял поодаль от нас, с камерой на плече. Из осветителя над объективом бил мощный белый луч. Только сейчас мы увидели, где оказались. Этот бассейн был просто чудовищных размеров и не шел ни в какое сравнение с предыдущим.
– Да пропади все пропадом!
Это произнес Кен. Я еще никогда не слышал в его голосе такой безнадеги. Да и ни в чьем не слышал. А причина этого нечеловеческого отчаяния заключалась в том, что и впереди, и по обеим сторонам бассейна возвышались многоярусные платформы, заставленные сотнями – нет, тысячами – гигантских металлических сфер. И платформам этим не было числа.
Я глядел на них, буквально раскрыв от изумления рот, и вдруг услышал тихий всплеск. Я повернул голову и увидел, как баночка из-под бальзама медленно опускается на дно.
Пьер вырубил свет и сел на пол, неподвижно глядя перед собой. О стеклянной баночке никто даже не вспомнил.
Мы с Кеном раскурили сигарету. Осталось всего две. Едва я затушил окурок, как по коридору пронесся протяжный, хриплый вой. Волки так не воют. Я вообще не знаю, что за существо способно издавать подобные звуки. Наверное, одно из тех, что ночами будили спавших в своих пещерах древних людей и благодаря которым во всех нас живет первобытный страх темноты. Пусть это нечто и находилось далеко, повода для особой радости не было: все равно рано или поздно оно нас учует.
Пьер дрожащими руками вновь включил осветитель и направил камеру в коридор. Я впервые заметил, что на стене имеется небольшой гладкий участок с пиктограммой посредине. Фигура с короткими рожками показалась мне знакомой – точно такую же я видел на камне-консоли в первом бассейне. Луч скользнул по стене и переместился в сторону, осветив нахмурившегося Кена.
– О чем задумался? – поинтересовался я.
– Что говорила Фезер перед тем, как ушла?
– Я уже рассказывал.
– Расскажи еще раз, Нолан. Повтори всё, до мельчайших подробностей.
– Сказала про Дилана. И про ковчег. Своими мыслями на этот счет я уже с вами поделился. Больше ничего.
Он разочарованно покачал головой:
– Было еще кое-что.
– Нет.
– Да, Нолан. Меня это сразу насторожило, но у нас и без того было проблем выше крыши, так что я особо не вникал. Думай, черт тебя подери. Ну?
Я закрыл глаза, но это не помогло, к тому же меня затошнило, поэтому я снова их приоткрыл. Моя память упорно молчала. Мало того, я уже и только что сказанное-то почти забыл.
– Да не было больше ничего, Кен.
– Рисунки, – произнес Пьер. – Фезер вроде бы что-то говорила про рисунки, да?
Действительно, рисунки.
– Только то, что им пятьдесят тысяч лет.
– Вот оно, – пробормотал Кен.
– Что – оно?
– Ты имеешь в виду, – подключилась Молли, – откуда Фезер знает их возраст?
– Нет, – ответил Кен. – То есть в каком-то смысле и это тоже. Но вспомни все с самого начала, Молл. Мы втроем, ты, я и Нолан, были в пещере, разглядывали рисунки, но до конца пещеры не дошли, потому что сдох фонарь. А что потом? Почему мы так торопились назад?
– Мы… услышали крик. – Молли сосредоточенно хмурилась, как школьница-отличница, которая изо всех сил старается не расстроить любимого учителя математики. – Мы лезли по расщелине, и тут Джемма закричала.