Сильвия хватает его руку и целует в ладонь. Внутри Луиша все съеживается от неловкости. Ведь рука грязная, грязная! Липкая, влажная, разве ж можно ее – губами?

– Я очень тобой горжусь, – шепчет Сильвия. – Тетя Джулия говорила, что многие мужчины не выдерживают. Падают в обморок.

– Ну, я их могу понять. – Луиш высвобождает руку из пальцев Сильвии и украдкой вытирает ее об халат. Становится легче, но ненамного. – Зрелище не из приятных.

Сильвия тихонечко смеется.

– Если бы мы были такими же нежными, как вы, род человеческий уже давно бы вымер. Никто бы никогда не рожал. Но ты молодец. Ты потрясающе держался!!!

* * *

– Зеркальце есть? – спрашивает фигура в зеленом голосом тети Джулии.

Луиш достает из кармана зеркальце, которым пользуется на работе, чтобы видеть внутренности компьютеров.

– О, на ручке! Отлично! – радуется зеленая фигура. – Теперь смотри сюда!

Луиш послушно смотрит на маленькое темное пятнышко, на которое ему указывает зеленый перчаточный палец.

– Что это?

– Это головка, балда!

Головка… это темное, влажно поблескивающее пятнышко – головка…

Луиша начинает мутить.

– Ну, племянник, не трусь! – подбадривает его голос тети Джулии. – Всего ничего осталось!

И Луиш смотрит, не в силах отвести глаз, на темное пятнышко между напряженных бедер Сильвии. Оно растет. Растет медленно, но неуклонно, пока наконец с негромким чавкающим звуком не превращается в покрытую слизью крошечную голову.

– Нет! – кричит Луиш.

* * *

– Ты просто скромничаешь, – говорит Сильвия. – Ты себя недооцениваешь.

Она окончательно проснулась и пытается устроиться поудобнее.

– Помоги-ка мне сесть, – весело требует она, – что-то я какая-то неуклюжая сегодня.

Луиш еще раз наскоро вытирает руки об халат и усаживает Сильвию, стараясь прикасаться только к ткани ее ночной рубашки. Круглый живот, к которому он привык за последние несколько месяцев, исчез, и Сильвия напоминает сдувшийся шар.

С неожиданной силой Сильвия обнимает Луиша, не давая ему разогнуться.

– Ты полюбишь ее, – шепчет она. – Ты зря так переживаешь. Ты почувствуешь, что она твоя, и полюбишь ее, как я! Ты еще станешь совершенно сумасшедшим папашей, вот увидишь!

* * *

Луиш просыпается от ощущения, что его только что пнули в живот. Он проводит рукой – никого. Только округлившаяся уютная Сильвия посапывает и вздыхает. Значит, приснилось. Луиш прижимается к Сильвии и закрывает глаза и в эту же секунду получает очередной пинок.

«Это ребенок, – думает Луиш, отодвигаясь от Сильвии. – Это чертов ребенок уже вовсю со мной воюет».

* * *

– Станешь-станешь! – Сильвия отпускает Луиша и потягивается. – До того как Сандра забеременела, Педру Эзекиел был еще хуже тебя. «Ах, зачем нам ребенок! Ах, нам вдвоем так хорошо! От ребенка сплошные расходы и неприятности!» – гнусавит Сильвия. У нее действительно получается так похоже на Педру Эзекиела, что Луиш смеется.

– И что? – спрашивает он.

– И ничего. С тех пор как родилась Лаура, он от нее не отходит. Сандра говорит, что если бы он мог, он бы и грудью сам кормил! – Сильвия победно смотрит на Луиша. – И ты так будешь, я уверена!

Луиш пытается представить, как он кормит грудью то слизистое, синевато-серое, что вылезло из Сильвии. Все его веселье улетучивается, к горлу подкатывает тошнота, а ладони снова становятся влажными и липкими.

Триумф на лице Сильвии сменяется испугом.

– Ну пожалуйста, – умоляюще говорит она. – Ну возьми себя в руки! Ведь это же твоя дочь! Наша дочь!

Луиш вытирает руки об халат и механически кивает. Да, да, конечно, он возьмет себя в руки, он будет любить этого ребенка, ему бы еще только руки помыть, с мылом, сейчас, немедленно, а потом-то он будет, он будет, он…

* * *

– Маааааленькая какая, – озабоченно бормочет фигура в зеленом голосом тети Джулии, колдуя между ног у Сильвии, – такая маленькая девочка. Совсем-совсем маленькая девочка… Что ж ты, племянник, такую маленькую девочку сделал?

– Маленькую – это какую? – Луиш выталкивает слова с таким же усилием, с каким Сильвия только что выталкивала из себя младенца.

– Маленькую – это такую, – фигура в зеленом на мгновение подносит к его лицу сизый, слабо шевелящийся комок.

Луиш инстинктивно зажмуривается.

– Да ладно, Луиш, что за страсти, ты что, буку увидел? – раздраженно спрашивает голос тети Джулии. – Открывай уже глаза, открывай! Ну что же… Раз вы с Сильвией не смогли доделать как следует вашу маленькую девочку, будем ее доделывать в инкубаторе.

* * *

Сильвия снова спит, ее измученное лицо растеклось по подушке.

Ресницы слиплись, в уголке полуоткрытого рта коростой запеклась засохшая слюна.

Луишу хочется сковырнуть это белое пятнышко, но он боится разбудить Сильвию.

Да и руки у него грязные.

Грязные, потные, отвратительно-липкие руки.

Луиш с жалостью смотрит на Сильвию, потом решительно встает со стула и выходит из палаты.

В коридоре пусто, только лампы дневного света непрерывно ноют на одной ноте.

Совсем рядом с туалетом, в прозрачном ящике спит подключенный к приборам сизый комок.

Луиш откидывает крышку и вытаскивает комок наружу, обрывая держащие его трубки.

Комок слабо трепыхается у него в руках, сучит крошечными ножками. Малюсенькое личико кривится, но из судорожно раскрытого рта не доносится ни звука.

Сантиметр за сантиметром Луиш внимательно осматривает то, что Сильвия назвала «его дочерью».

Нет, думает он. К этому невозможно привыкнуть. Это нельзя любить. Может, потом, когда оно вырастет…

Луиш засовывает комок обратно в ящик и идет в туалет.

Из коридора доносятся вначале шаги, потом истерические женские крики.

Луиш не вслушивается. Он открывает кран на полную мощность, набирает в горсть жемчужно-розового мыла из баллончика на стене и, закрыв глаза, с наслаждением моет руки.

Когда Аждрубалинью исполнилось пять лет, ему стал часто сниться один и тот же сон. Как будто мама зовет его помочь разгрузить фургон, а он, Аждрубалинью, не ноет, как обычно, ну мам, ну пять минут, ну я только доиграю, а молча и с достоинством идет на подмогу. И тогда мама достает из кабины фургона коробку из-под пирога – круглую, красивую коробку белоснежного атласистого картона, – а в коробке, свернувшись калачиком, лежит живая лошадка, мокрая и дрожащая. И мама говорит, это тебе, за то, что ты такой хороший.