Марселла уютно устроилась на мягких серых подушках кожаного сиденья. В автомобиле пахло кожей. Послеполуденный воздух за городом был чистым и покусывал холодом. Марселла подумала, что окружающее так не похоже на безумную, полную честолюбия и грязи жизнь Нью-Йорка.

— Я не знала, что у тебя есть такая машина, — сказала Марселла, нарушив тишину, которая не прерывалась с той минуты, как они выехали с Манхэттена.

— Она заговорила, — улыбнулся Берт. — А я уж начал думать, что ты вообразила себя жертвой похищения, которую увозят прочь от всего, что ей дорого.

— Нет, — сказала Марселла. — Это не так. Я просто думала о том, насколько здесь все отличается от Нью-Йорка. Когда ты в городе, кажется, что это единственное место в мире, а когда выбираешься из него, осознаешь, что по всей стране живут люди, и у них своя жизнь.

— Это одна из причин, по которой я завел этот автомобиль, — сказал Берт.

Марселла растерялась:

— Не понимаю.

— Это не нью-йоркский автомобиль. Там он просто не выжил бы. Одна неделя поездок по городу, и его разбили бы… или украли. Эта машина — мое спасение. Моя загородная жизнь — мое спасение. Когда я сажусь в этот автомобиль и приезжаю сюда, я оставляю позади всю свою городскую жизнь. — Берт нажал на акселератор.

— Предполагается, что это деловая поездка, — напомнила ему Марселла.

— Знаю, — спокойно отозвался Берт. — Я просто подумал, что ты сможешь увидеть меня с еще неизвестной тебе стороны. Может, и в тебе откроется что-то, чего я не знаю.

— Я уже ничего не понимаю. — Марселла подумала о той провинциальной девочке, которой она когда-то была. Она подумала о той ненадежной жене, которой когда-то была. Она вспомнила о том времени, когда начала брать контроль над жизнью в свои руки. Интересно, осталось ли в ней что-нибудь от тех женщин? — Хотя все возможно.

Автомобиль свернул на длинную подъездную дорожку, которая оказалась всего лишь усыпанной гравием лесной дорогой. Дом с нее не просматривался.

Он появился через четверть мили. Марселла удивилась. Она бывала во многих загородных домах. Обычно это были большие, расползшиеся в стороны сооружения, подпадавшие под разряд сельской роскоши. То, что она увидела сейчас, оказалось небольшим, обшитым тесом домом с темно-зелеными ставнями. Более поздняя пристройка выделялась на фоне остального сооружения тем, что к ней слишком явно приложил руку архитектор. Дом совсем не походил на тот, в котором она жила девочкой и в котором до сих пор жила Диана.

— Я знаю, что он не слишком большой, — сказал Берт. — Мне не хотелось ничего изысканного. Это мое убежище. Здесь были только несколько моих друзей. Большинство моих знакомых даже не знают о его существовании.

— В таком доме оживают воспоминания, — сказала Марселла.

Построенный примерно в 1800 году, дом был двухэтажным, с двумя маленькими спальнями наверху и небольшой кухней и ванной комнатой внизу. Пристройка оказалась огромной гостиной с камином от пола до потолка. Берт сам построил часть этой комнаты, когда десять лет назад купил этот дом.

В камине горел огонь.

— Этот дом вполне автономный. Я нанял человека, который следит здесь за всем. Это он развел огонь и заполнил холодильник продуктами, — сказал Берт. — Но мне хотелось сохранить здесь дух первых переселенцев. Дом может отапливаться с помощью плиты, встроенной в камин, на ней же можно и готовить, если сломается плита на кухне. Я даже оставил старый ледник, он по-прежнему действует. Прежние владельцы посчитали бы, что теперь в этом доме жить невозможно.

Именно в этом доме, а не на компьютеризированном, отапливаемом и напичканном электроникой Манхэттене Берт чувствовал себя наиболее независимым.

Марселла придвинулась ближе к яркому огню. Берт подошел к ней и тут же поцеловал.

— Я думала, что мы займемся делом, — сказала она.

— Сначала удовольствия, потом бизнес.

Он продолжал покрывать поцелуями ее лицо, на котором отражались отблески пламени.

Марселла была готова к поцелуям. В этом доме, так далеко от Нью-Йорка, все напоминало ей о том времени, когда ее касался мужчина, когда она хотела, чтобы ее обнимал мужчина. И в этот момент ей, как никогда в жизни, захотелось, чтобы Берт Рэнс обнял ее.

Они медленно опустились на восточный ковер, который согревался перед огнем. Они не разговаривали. Только все учащающееся дыхание говорило о том, что они испытывают. Пока большие руки Берта неторопливо раздевали ее, Марселла смотрела ему в глаза. Он был страстным мужчиной, но не похотливым. Он хотел заняться с ней любовью, и она начинала верить, что он действительно любит ее. И может, она тоже любит его. Марселла всматривалась в лицо Берта, пытаясь найти ответы на свои вопросы. Было ли это лицо мужчины, которого она могла бы полюбить? И помнила ли она еще, как любить мужчину?

Берт раздел Марселлу и залюбовался ее телом. Он столько раз мечтал о ней, он боялся, что наяву все окажется не так, как в мечтах. Но его опасения не оправдались. Ее тело было совершенно, как и ее лицо. Даже поза, в которой она лежала на восточном ковре, была невероятно эротичной.

Он коснулся ее лица, потом провел ладонью по ее шее, опустившись ниже, к груди. Обеими руками очертил контуры ее талии и бедер. Марселла почувствовала жар, обжигавший сильнее огня, жар, какого она никогда раньше не чувствовала. Ее длинные ногти скользнули по мускулистой спине Берта, когда она притянула его к себе. Боль и страсть соединились для него, когда Марселла впилась ногтями в его плечи. Берт накрыл Марселлу своим телом, и она закрыла глаза. Она забыла о своих амбициях. Она забыла о своей уязвимости. Она забыла о журнале. Она купалась в страсти, которую не способны дать ни богатство, ни успех — одна только любовь. И они занимались любовью. Они любили друг друга так, словно хотели наверстать упущенное за все то время, что они отказывали друг другу. Прошло несколько часов наполненной страстью тишины, прежде чем они улеглись, укрывшись одеялом, на ковре у камина.

Марселла и Берт, казалось, инстинктивно чувствовали друг друга. Огонь освещал и согревал их тела, сплетенные в едином любовном порыве.

— Я люблю тебя, — прошептал Берг.

— Я тоже, — быстро сказала Марселла.

— Тогда скажи это. — Берт внезапно стал серьезным. Он повернулся и взглянул на женщину, которая, свернувшись, лежала рядом с ним. — Скажи это.

— Я тебя люблю, — сказала Марселла.

— Боже, как же я хотел услышать от тебя эти слова. — Берт принялся целовать ее. — Почему нам пришлось ждать так долго? Я знал, что полюбил тебя с первой минуты.

— Правда? — Марселла искренне удивилась.

— А ты этого не знала? Да, думаю, не знала. Ты что-то сделала с собой, что исключило из твоей жизни любовь. Ты ничего не позволяла себе чувствовать.

Марселла знала, что он прав. Она боялась любви. Возможно, она все еще боится любить, но уже не боится быть любимой. Никто не любил ее так, как Берт.