Солнце поднялось из-за горизонта, пламя весело гудело, словно радуясь наступлению нового дня. «Ради таких мгновений стоит жить!» – подумал штабс-капитан, восторженно любуясь окружающим миром.

* * *

В командном отсеке подводной лодки царило шумное оживление. Подводники весело чокались алюминиевыми кружками, отмечая первую победу, а заодно и завтракали. Капитан открыл святая святых – вахтенный журнал, чтобы сделать ежедневную запись, и застыл на месте, выпучив глаза. Отто сдвинул на затылок фуражку и начал с трудом разбирать свежую запись, сделанную незнакомым почерком. Строчки наползали друг на друга, корявыми буквами шел текст: «Вот еще один выход в море, не принесший мне особой славы. По одному кораблю врага не попали. Мазилы! Правда, вроде потопили чью-то подводную лодку… Не факт! А вдруг враг рыщет в глубине? Пойду к акустику, послушаю глубину. Все, все приходится делать самому!»

– Где он? – заорал оскорбленный до глубины души капитан субмарины и ломанулся в акустический отсек. – Задушу! Своими руками шею сверну!

Капитан-лейтенант вихрем ворвался в акустический отсек, по дороге потеряв фуражку и пару раз крепко приложившись лбом о переборки.

В отсеке весело перемигивались огоньки аппаратуры. Акустик Ганс валялся под столом. Рядом лежала пустая кружка. Место акустика на боевом посту занимал Батыр. Он спал, стоя на коленях, положив голову на стол. Рядом лежали наушники. Бек громко посапывал носом, периодически выдавая замысловатые трели. Из наушников доносились в ответ не менее удивительные звуки: протяжный свист и похрюкивание. С адмиралом разговаривало из глубины стадо китов, принимая его то ли за брата по разуму, то ли за потерявшегося в море маленького китенка-несмышленыша. Морские гиганты звали его к себе.

Капитан с умилением наблюдал трогательную картину, прислушиваясь к звукам моря. Черствое офицерское сердце отходчиво. На смену греховному гневу пришла святая забота о ближнем своем.

– Завтракать будете?

Из-под стола появилась рука в черном флотском бушлате и на ощупь поставила кружку на столешницу.

* * *

Командир отряда вошел в свой кабинет и плюхнулся на стул за столом. Тяжелое утро выдалось сегодня. Закинув ногу на ногу, он разглядывал носок, полностью разорванный на берегу. Владимиров переводил взгляд с остатков носка на погнутый ствол автомата и обратно. Философски думал: «Если бы надел второй, то сейчас у меня была бы пара футбольных гетр. Может быть, чуть-чуть штыком подровнять? А ствол автомата Муромец выпрямит…» Взгляд командира зацепился о папиросу с нарисованным голубым парашютиком на боку. Она одиноко белела на зеленом сукне стола. Дмитрий Евгеньевич потянулся, взял ее и задумчиво покрутил в пальцах. Потом он сплюснул кончик папиросной гильзы и сунул в уголок рта. Вообще-то командир отряда давно бросил курить, но тут нахлынуло. Порывшись в ящиках стола, он нашел среди разного ненужного хлама коробок, чиркнул спичкой и прикурил от маленького огонька.

Владимиров глубоко затянулся и выдохнул дым к потолку. Струя дыма расплылась причудливым облаком в воздухе. Облако, остывая и опускаясь вдоль стены, приняло формы афганских гор, которые Владимиров узнает всегда. Вон она, в воздухе дрожит и змеится горная тропа к перевалу. Много лет назад десантно-штурмовой взвод под его командованием оседлал этот перевал. У них была одна задача: задержать душманов до подхода основных сил. Из-за снегопада к ним на помощь так никто и не смог пробиться. Оставшихся в живых снял со скального уступа экипаж простреленного в нескольких местах вертолета. Летуны действовали на свой страх и риск, вопреки приказу, здравому смыслу и метеосводке…

Владимиров затянулся второй раз, и картина горных вершин стала еще четче.

– Салям алейкум! – раздался голос с дивана.

– Алейкум ассалям, – автоматически ответил Владимиров на приветствие. Его рука дрогнула, и столбик пепла упал на зеленое сукно. Он точно знал, что в кабинете один. Точнее, был один, когда зашел в него пять минут назад. Командир отряда осторожно скосил глаза на голос.

На диване сидел Вовка-пулеметчик в разорванном камуфляже. Точнее, от формы остались одни лохмотья. Он тоже сидел забросив ногу на ногу, в одном ботинке с высоким берцем и альпийской кошкой, закрепленной ремнями на подошве. На другой ноге красовался рваный носок. Вовка шевелил пальцами и весело улыбался командиру после долгой разлуки. Сквозь фигуру десантника просвечивала кожаная обивка дивана.

– А где второй ботинок? – не нашел ничего лучшего спросить Владимиров.

– Потерял! – развел руками Вовка. – Уж извини, командир! Когда духи влупили из гранатомета, меня лавиной накрыло. Почти до самой долины дотащило.

– Мы потом, когда с пехотой вернулись, почти всех собрали.

– Да знаю! – махнул рукой пулеметчик. Он не переставал улыбаться, было видно, что он рад встрече. – До меня теперь только бульдозером добраться можно.

– Как ты там? – спросил Владимиров, лихорадочно соображая, как доставить бульдозер на Гиндукуш.

– Нормально! Там весной тюльпаны растут и маки. Вся долина становится красной, как будто кровью выкрасили. – Вовка и при жизни славился покладистым характером. Никто никогда не слышал от него ни одной жалобы. Командир скрипнул зубами, затянулся вновь и часто заморгал: острая струйка дыма попала в глаз.

– А вот у меня все очень даже ненормально! – новый голос принадлежал стоящему в углу сержанту в полной парадной форме и синем берете на голове – Юрке. Во взводе он был штатным снайпером. В том бою его отрезали от остальных, когда он прикрывал погрузку товарищей в вертушку. Расстреляв все патроны, он подорвал себя гранатой. Юрка был известным на весь полк занудой. На том свете он остался точно таким же ворчливым букой, надежным и безотказным другом, как калаш советской сборки. – Руку мою так в цинк и не положили. Вот, полюбуйтесь! Думаете, приятно в гробу без руки лежать? – Юрка показал обоим по очереди пустой рукав.

– От тебя вообще мало что осталось! – выдавил ответ командир на справедливый упрек. – Мы весь перевал на пузе излазили, пока тебя по кусочкам собрали.

– Плохо искали! – не успокаивался бывший снайпер. – Ее лиса в расщелину между валунов затащила всего в двух шагах от окопа. А в Ташкенте на пересыльном пункте гробы перепутали. Мой цинк вместо Вологды в Фергану отправили, и чужие люди, как своего сына, похоронили. Нормально, да? – Юра вошел в раж и не собирался успокаиваться. – Вон у Вовки тюльпаны цветут, маки разные. А у меня над могилой мулла несколько раз в день с минарета орет. Покоя нет никакого.

– Я все улажу! – горячо заверил его бывший командир, судорожно глотая дым. – Все будет в лучшем виде! Обещаю!

Володя тактично молчал, задумчиво рассматривая свои пальцы в рваном носке.

– Перезахороните на берегу реки! Место покрасивее выберите! – продолжал капризничать Юрка. – Но не очень близко к воде, чтобы весной в половодье могилку не подмывало. А на памятнике напишите…

Снайпер не успел договорить. Заработало штабное связь-зеркало. По пыльному стеклу пошла рябь. Изображения не было, но голос куратора был слышен хорошо: