Дануся сидела на лестнице в той же позе, что и индус в комнате. Решительным рывком я подняла ее на ноги и велела пройти в квартиру.

— Не могу! — простонала Дануся. — Ой, нехорошо мне!

Вспомнился разгромленный бар. Может, там еще кое-что уцелело?

— Мне тоже! — безжалостно сказала я. — Но с этим брамином надо что-то делать. Пошли, я тебя поведу, смотри в потолок, сейчас дам глоток коньяку, сразу лучше станет. Сама тоже глотну и ему дам, а если спиртное не потребляет, пусть выльет на голову, Только бы малость очухался.

— Хамид не велел мне впутываться в аферы! — упиралась Дануся.

— А мы Хамиду не скажем. К тому же это никакая не афера, обыкновенная уголовщина.

— Но полиция... показания там всякие, все узнают...

— Не волнуйся, до этого дело не скоро дойдет. Насколько я понимаю, пока они еще не в курсе, а их не так-то легко вызвать. Пошли, надо пошевеливаться, того и гляди, явится твой человек, уж он-то Хамиду обязательно скажет. Кстати, пусть он и звонит в полицию.

Упоминание про человека Хамила Данусю убедило. Она позволила ввести себя в квартиру Франека. Правда, с закрытыми глазами. Усадив ее, я разыскала в баре уцелевшую бутылку коньяка и бокалы, не жалея, от души налила всем троим, постаравшись вдолбить себе — не забыть потом эти бокалы унести с собой. Я уже решила — смоемся, значит, никаких отпечатков пальцев!

Ни Дануся, ни индус, которому я всунула в руки бокал с коньяком, не отказались, хватили не задумываясь. Затем я плеснула им еще, сама повторять не стала, все-таки за рулем.

— А теперь, Дануся, изволь сосредоточиться, переводить будешь. В обе стороны. Сначала пусть скажет, что тут, собственно, произошло.

— I don't know... — ответил индус, что я поняла и без перевода.

— Кто убил Франека?

— I don't know...

— А кто может знать, если не ты? Кто-то еще был здесь?

— I don't know...

— Спроси, а что он вообще знает? Погоди, спрашивай по порядку. Зачем он сюда пришел? Что здесь было, когда пришел? Франек уже так лежал?

Индуса вроде немного отпустило, и он перестал изображать испорченную граммофонную пластинку.

— Он пришел вот к этому сюда, и он был еще жив, — сдавленным голосом перевела Дануся. — И очень недовольный. Пригласил его туда, в спальню, дал бокал с дринком. А потом оказалось — лежит на полу, а голова на львиной лапе. Ага, на ножке шкафа. У него разболелась голова и сейчас болит, кровь увидел. Ему захотелось пить, потому из спальни пришел сюда и вот это все увидел. А больше ничего не знает.

— На редкость замечательный свидетель, — похвалила я. — Спроси, почему Франек был недовольный, когда он пришел?

Оказалось, попала в точку. Правда, Данусе пришлось несколько раз повторить вопрос, пока до индуса дошло, но он сразу как-то оживился, немного поборов общее отупение, даже сделал попытку повернуться к трупу боком, чтобы смотреть в другую сторону. Однако объяснялся еще с трудом. Данута в отчаянии развела руками.

— Господи, ничего не понимаю. Кажется, он пришел не вовремя. Вроде бы Франек ожидал гостя. Ну ясно, нас. Но ведь не мы же его убили?!

Пришлось налить ей коньяка в третий раз.

— Дануся, успокойся, не мы. Значит, ждал гостя. И что дальше?

— Наверное, индус что-то увидел и Франек сделался недовольным.

— Ох, спячу с вами! Я уже слышала, недовольный, упокой, Господи, его душу. Что он увидел??

После третьей порции коньяка в Данусиной голове наконец-то прояснилось, она даже принялась дедуцировать.

— Если он пришел к Франеку из-за янтаря, наверняка увидел янтарь. Путается и выкручивается, сама слышишь, но, как пить дать, увидел что-то такое, чего Франек вовсе не собирался ему показывать. А что же, если не янтарь? Гостем же была я, но пришел кто-то другой, потому что я была у тебя, так ведь?

— Правильно говоришь, умница, соображаешь. Спроси его прямо — он видел янтарь с золотой мухой?

Золотая муха индуса просто оживила. Он вздрогнул всем телом, открыл глаза, отвернулся от трупа, приподнялся, покачнулся, но устоял на ногах, выпрямился и как-то бочком — очень пригодились бы ему шоры на глаза, как у лошадей — добрался до стула, на который и свалился, причем оказалось — сидит спиной к нам, лицом к прихожей. Все это не выпуская из рук пустого бокала. На всякий случай я его отобрала. Он отдал без возражений, пробормотав несколько фраз.

— Кажется, мы правильно угадали, — перевела Дануся, внимательная и сосредоточенная. Похоже, она совсем успокоилась. — Пытается увиливать, бормочет о другом янтаре, с облачком внутри, но у него вырвалось — видел муху! Была тут.

Махнув, чтобы я помолчала, принялась самостоятельно расспрашивать индуса, и подтвердила:

— Да, видел. Не на столе, а вон там. В том шкафчике. Нет, не в шкафчике, а на нем.

Измученное, окровавленное лицо бедного индуса вдруг просияло неземным восторгом. Всего на момент, но просияло. Муха была здесь, никаких сомнений. Он ее видел.

Я обернулась, следуя взглядом за указующим перстом Дануси. Перст упирался в шкафчик, похожий на небольшой сервант. За стеклом на полках лежали раковины, янтарь и всевозможные камни. Индус и Дануся показывали на узкую полочку, которую скрывали свисающие стебли растения, похожего на плющ. На полочке янтаря не было.

— Так где же янтарь? — спросила я. — Тот, с мухой?

— Он не знает. Говорит, тут был.

Я еще раз внимательно все осмотрела. Был, да сплыл. Наверняка убийца унес. Кем бы он ни был, выйти на него можно с помощью золотой мухи, а ее намерен купить муж Дануси, и его миллионы долларов — самая лучшая приманка. Надо действовать.

Дануся полностью обрела душевное равновесие, что выражалось в усиленном стремлении как можно скорее смыться из этой ужасной квартиры. Муж предостерегал ее от малейшего вмешательства в криминальные дела, не может она его ослушаться, если теперь польские следственные органы начнут ее таскать на допросы, она такого не переживет, у них это невыносимый стыд и позор! Надо все свалить на Зенобия, он сейчас придет, пусть разбирается.

Итак, надо быстренько слинять. Я постаралась вспомнить, к чему мы прикасались. Данута ни к чему, сюда я ее ввела, она шла с закрытыми глазами. Коньяк тоже наливала я. Затолкала стакан и пустые бокалы в сумку, подумав, прихватила и бутылку, лишь наполовину опорожненную. Эх, были бы перчатки, не пришлось бы теперь и бутылку тащить.

— Сматываемся! — распорядилась я. — В полицию позвоню из города. Думаю, твой Зенобий, если у него в голове есть хоть одна извилина, сделает то же самое. Придет, увидит труп, к телефону не прикоснется, руки в ноги и помчится обеспечивать себе алиби на всякий случай. Значит, полицией придется заняться мне. Спроси эту индийскую мимозу, желает ли она здесь остаться и отвечать на вопросы полиции или тоже испаряется. Пусть тогда быстренько умоется в ванной, ни к чему не прикасаясь. С такой мордой на улицу не выйдешь.