Собственно, сам прием никаких переговоров не предусматривал, посол бек Али Кебег устно передал приветствие, к котором хан поздравлял меня с победой и называл братом, а потом вручил моим представителем сам свиток с формальным посланием.

На этом все закончилось.

А вот уже вечером, а точней глубоко ночью, я принял бека лично.

В своих прогнозах не ошибся: Сеид предлагал ярлык на сбор дани в русских княжествах.

— Господин... — Кебег стоя на коленях протянул мне позолоченный футляр. — Великий хан Сеид-Ахмет дарует тебе право на сбор дани...

Я мстительно помедлил, руки ордынца с тяжеленным футляром задрожали, а на плоской морде выступила испарина.

Выждав пока он покачнется, я кивнул отроку и тот положил ярлык передо мной на стол.

— Передай моему брату, что я благодарен ему и скоро дам ответ...

Кебег облегченно вздохнул.

Дальше последовал витиеватый диалог, из которого, наконец, стало ясно, что хочет взамен хан. А хотел он моей поддержки против многочисленных претендентов на ханский престол. Но главным мотивом шло предложение дружить против быстро крепнувшей Москвы, а взамен Сеид предлагал предлагал посадить меня на московский престол.

Я скорчил презрительную рожу и в упор поинтересовался у посла:

— А зачем тогда прислал послов к Михаилу в Вильно? Так ли должно быть между братьями?

Кебег встретил удар очень достойно, видимо приготовился заранее.

— Если мне не изменяет память, ты же сам ему отдал Волынь и Киев, великий государь? Великий хан просто извещает Михаила, что будет брать дань с Волыни и Киева теперь сам, а не через него. Если бы ты не отдавал эти земли, то сам бы с них собирал дань.

Я кивнул, показывая, что принял объяснение.

— А знает ли мой брат, что поляки мыслят создать вместе с Михаилом союз против Орды? Вдобавок ищут связи с врагами великого хана, чтобы навредить ему.

Ордынец насторожился, а я подробно растолковал, что задумаюсь над дружбой с ханом против Москвы, но только после того, как вместе с ним окончательно решим вопрос с поляками и оставшимся куском Литвы.

Действовал исходя из простой логики: войны с Польшей нам не избежать, Литву тоже рано или поздно придется присоединять, следовательно, для начала следует заручится поддержкой Орды для этого. А что с Москвой? Никто Москву предавать не собирается, что бы не случилось, родней Василия для меня сейчас никого нет. Тандем с ним — это вопрос выживания. Разбежимся — похерим все что успели построить. Ответ простой — в Орде сейчас власть меняется очень часто. Может так статься, что одним ясным утром Сеид-Ахмет проснется без головы и решать вопросы придется с другим ханом. А мы подождем.

Да, противно врать, да даже обговаривая подобное чувствую себя предателем, но сраная политика сама по себе воняет дерьмом.

Кебег все воспринял правильно, но осторожно посетовал на то, что я посадил на Литву Михаила. Пришлось объяснять, что большим куском можно и подавиться.

— Ваша мудрость словно полноводная река... — посол склонил чалму.

Дальше мы обговорили очень много вопросов, судя по светившейся морде Кебега он остался доволен. Да и я тоже не огорчился, потому что все пока шло по плану.

На следующий день вместе с боярами разбирал присланные ярлыки на сбор дани и счел формулировки приемлемыми, были некоторые смутные моменты, но на них решили забить.

Полов отпустил с подарками для хана, по результатам я отписался Василию, на этом вопрос с Ордой пока закрылся.

И я получил возможность сосредоточится на внутренних делах.

Но уже через неделю после отбытия татар прибыла делегация Тевтонского ордена, великий магистр, понимая важность нашего союза прислал постоянного посла при моем дворе и этот посол оказался моим старым знакомцем — Питером Гейделем. Парень с момента нашей последней встречи сильно подрос в иерархии Ордена.

После официальной встречи я его принял лично.

— Великий государь...

— Да брось ты... — я его крепко обнял. — Смотрю возмужал. Чего морда кислая?

Питер поморщился.

— Скучно. Теперь я больше пишу, чем держусь за меч... — он запнулся и уставился на Феклу, припершуюся с очередной порцией закусок.

Вот честно, тевтонец чуть слюни не пустил.

Я хохотнул и толкнул его в плечо.

— У меня тебе не будет скучно, обещаю!

Вот так политика и делается. Прирученный посол будет верным проводником моих идей в отношении Тевтонского Ордена. И идей у меня очень много: от противодействия Ганзе до выхода на Европейскую арену.

А вот самому было хоть в петлю лезть.

Встречи со Стаськой практически прекратились, гребанный ее папаша фактически посадил дочь под домашний арест перед свадьбой.

Ни о какой любви с ней у меня даже речи не шло, но Анастасия была единственным человеком, который помогал мне окончательно не озвереть — с ней я слегка оттаивал сердцем.

Была мысль воздействовать приказным порядком на Вяземского, но я быстро передумал — можно оскорбить, а верные соратники нынче редкость.

Так и терпел.

Черт, скорее бы свадьба. Никогда не думал, что с таким нетерпением буду ждать брачную кабалу...

Глава 24

Плетеная из конского волоса леса с тихим шелестом легла на воду, поплавок из гусиного пера слегка дернулся и встал неспешно покачиваясь.

Я удовлетворенно улыбнулся, положил удилище на рогатку и поудобней устроился на складном стульчике, изобретенном мной походя.

Тихо шумит камыш, где-то ухает выпь, стрекозы жужжат над водой, божья благодать, не иначе. Ей-ей, любо! Когда вокруг сплошная жопа, даже таким мелочам радуешься словно божьей благодати.

Клюет, что ли?

Перышко неожиданно повело, а потом, постепенно погружаясь, оно шустро рвануло в сторону камышей.

Я запоздало спохватился, подсек и вытащил на берег увесистого карасика размером в две ладошки.

Мелочишка, но как же приятно. Мне по первому щелчку пальцев натаскают белуг с осетрами, но мне этот карасишка милей чем любая белорыбица.

Натягаю рыбешки и сам прямо здесь сварю ушицу, а может и заночую прямо на берегу, ибо опротивели княжьи палаты в край.

— Вот! — блаженно улыбнулся, сунул его в садок, поправил червя и снова забросил удочку.

Вроде пустяки, а чувствую себя словно в раю. Чем я только не занимался со того времени, как меня занесло в средневековые ебеня, а вот на рыбалку выбрался в первый раз.

Заботы, мать их за ногу, гребанные заботы. Не помню ни одного дня, который я провел в безделье, вечно какая-то суета...

Камыши затрещали, из них показалась громадная