– То есть он делал лекарство? – уточнил Михаил.

Руслан кивнул.

– Ваш кружок занимался в институте?

– Научная секция… Да, конечно.

Вот так.

Случай вывел нас на юношу, общавшегося с главным подозреваемым. Мы и раскатали губу – сейчас всё узнаем…

А узнавать-то было нечего. Кроме того, что Томилин был идейным сторонником кваzи… впрочем, это и так нам известно. Я поинтересовался:

– Сколько вас народа в кружке… то есть в секции?

– Одиннадцать человек, – с готовностью ответил Руслан.

– Старшеклассники? Парни, девушки?

– Парни в основном.

– У Томилина были особо доверительные отношения с кем-либо?

Глаза у Руслана округлились, он нервно хихикнул:

– Вы чего… Томилин не такой! Он ни к кому не приставал!

– Господь с тобой, – сказал я. – Не о том речь! Друзья среди учеников у него были? Любимчики? В хорошем смысле слова, разумеется. Был кто-то, кого он выделял, кому мог бы доверить какую-то тайну?

Руслан честно задумался. Покачал головой:

– Да нет, он со всеми был одинаковый… Меня хвалил часто. Но он не то чтобы сильно откровенничал, только про кваzи любил поговорить…

Я развёл руками. Всё, пас. У меня вопросов больше не было.

– Понятно, – сказал Михаил. – Руслан, мы не можем взять тебя под стражу, чтобы ты ничего с собой не сделал. Переубеждать тебя, боюсь, тоже бесполезно. Насколько я понимаю психологию твоего возраста, чем больше мы тебя станем убеждать в твоей неправоте, тем сильнее ты станешь упрямиться.

Руслан молчал.

– Я тебе только одно скажу: не спеши. – Михаил кивнул мне. – Пойдём, Денис.

Спорить я не стал. Ничего полезного из Руслана не вытянуть, даже если он будет радостно сотрудничать со следствием.

– Пока, парень, – сказал я. – Будь здоров. Живи долго.

Уже открыв дверь, Михаил обернулся и добавил:

– Ты зря ищешь свет на той стороне. Там такая же тьма.

Адиля Айдановна стояла у дверей, держа в руках разорванный тапок, не перенёсший прыжок с четвёртого этажа. Кажется, до неё только сейчас дошло, каким образом Михаил догнал её сына.

– Если у вас есть возможность, – сказал Михаил, обуваясь, – отправьте Руслана в Питер. Пусть поживёт в нашем городе месяц-другой. Я могу дать ключи от своей квартиры и помочь устроиться в школу смешанного обучения.

– Зачем? – тихо спросила женщина.

– Чтобы не путал туризм с эмиграцией. Пусть посмотрит на нашу жизнь повнимательнее, это полезно.

Он протянул Адиле визитку.

– Всего доброго, – сказал я неловко. – Мы поговорили, ну как могли – постарались переубедить…

Женщина кивнула, вертя в руках остатки тапочка. Тихо сказала:

– Он хороший мальчик…

– Все мы хорошие, – сказал я. – Берегите его. Поверьте, ему тоже трудно.

Некоторое время мы сидели в машине. Потом Михаил включил зажигание, спросил:

– Куда поедем? Что будем делать?

– Такое ощущение, что мы были близко, – сказал я. – Ну вот как бы мимо прошли, не то дверь не открыли, не то за угол не заглянули…

– Может, вернёмся к парню? – спросил Михаил. Он явно серьёзно относился к моим догадкам. – Поговорим ещё? Он вроде как пошёл на контакт.

– Руслан ничего не знает, – сказал я. – То есть не так. Руслан, может быть, и знает, но не знает, что именно. Ему нужно задать правильный вопрос, чтобы он ответил. А мы не знаем этого вопроса.

– Проверим остальных юных биохимиков? – предложил Михаил.

– Ещё десять человек… – Я поморщился. – Работы дня на два.

– Тогда позвони Маркину, – небрежно сказал Михаил. – Он ведь наверняка тебя просил ему докладывать о всех новостях?

– Просил, – не стал я отпираться.

– Позвони, расскажи, – велел Михаил. – У него целая команда, им проще всех опросить.

Он вышел из машины, стал ходить вокруг, пиная и осматривая шины. Деликатный.

Я достал телефон, позвонил гэбэшнику и коротко рассказал про кружок, ох простите – секцию, юных биохимиков. Судя по энтузиазму Маркина, тот готов был хвататься за соломинку.

Но я ничего хорошего от его расследования не ждал. То ли мне засели в голову слова Найда, что это я должен поймать Викторию и спасти мир.

То ли я просто устал.

То ли этот умный, красивый, крепкий парень, мечтающий превратиться в ходячий труп, вывел меня из себя сильнее, чем я ожидал.

– О чём думаешь? – спросил Михаил, возвращаясь в машину.

– О сыне, – ответил я.

Михаил кивнул, и машина тронулась.

– Куда? – спросил я.

Он отвечать не стал.

Кваzи вообще не очень любят отвечать на риторические вопросы. Видимо, считают это нерациональным.

Я люблю жаловаться на московские пробки, они и впрямь у нас случаются. Но если честно, то по сравнению с теми пробками, что были в Москве до катастрофы, они ни в какое сравнение не идут.

До школы на Большой Переяславской мы доехали меньше чем за четверть часа. Мы больше ни о чём не разговаривали с Михаилом – я смотрел в окно, он на дорогу.

Только перед тем как выбраться из машины, я негромко сказал:

– А ведь это я виноват. Если бы я не убил профессора, он бы восстал и его можно было допросить.

– Вначале ему пришлось бы скормить живого человека, чтобы он возвысился, – ответил Михаил.

– Поверь, Маркин бы нашёл кандидата, – сказал я.

У входа в школу, метрах в десяти от ограды, тусовалась молодёжь. Большей частью старшеклассники, но попадались и дети лет десяти-двенадцати на вид. Разумеется, они курили. Это было всегда – и во времена моего детства, и во время свирепых антитабачных законов, и после катастрофы. Обязательно найдутся среди подростков нарушители – не потому, что им хочется курить, а из принципа. Моя форма, видимо, их слегка смутила или напугала – большая часть деликатно спрятали сигареты за спину, только один курил открыто и с вызывающим видом.

Но я на сегодня свой долг по вразумлению чужих отпрысков выполнил и перевыполнил, потому прошёл мимо.

Молодой, сам недавно вышедший из школьного возраста охранник, сидящий за столом в вестибюле школы, вопросительно уставился на меня. Моя форма как бы намекала на то, что я явился сюда для исполнения служебных обязанностей.

– Я по личному делу, – успокоил я. – У меня тут… сын.

– Кто?

Я замялся на миг:

– Найд. Найд Бедренец.