По получении этого письма Морской комитет провел расследование по делу коммодора Хопкинса. Тот ответил увольнением офицеров и команды, в приступе ярости возбудив дело о клевете против мичмана Самюэля Шо и третьего помощника Ричарда Марвена – тех двух офицеров, которые признались, что были авторами петиции. Дело рассматривалось судом на территории Род-Айленда, последним колониальным губернатором которого был Стивен Хопкинс – родной брат коммодора, принимавший участие в подписании Декларации независимости.

Дело было передано судье, назначенному губернатором Хопкинсом, но до начала судебных заседаний Шо и Марвена спас их товарищ, морской офицер Джон Грэннис, который нарушил субординацию и изложил суть дела непосредственно Континентальному конгрессу. Континентальный конгресс был также встревожен создавшимся прецедентом, разрешив жалобу на служебные злоупотребления военных моряков, попавших под уголовное преследование за клевету, и вмешался в процесс. Тридцатого июля 1778 года конгресс отстранил коммодора Хопкинса от должности, а мичман Шо и третий помощник Марвел получили от казначейства законную компенсацию. Таким образом, это решение единодушно было признано в Америке законом о защите осведомителей, сообщающих о злоупотреблениях. Закон провозглашал: «…долг каждого лица, находящегося на службе Соединенным Штатам, равно как и всех прочих жителей …дать как можно более раннюю информацию Конгрессу или иному представителю власти о любом невыполнении обязанностей, мошенничестве или нарушениях дисциплины, допущенных любым должностным лицом или лицом на государственной службе, о которых ему стало известно».

Закон подарил мне надежду – и дает ее мне до сих пор. Как в роковой час революции, когда самое существование страны было поставлено на карту, конгресс признал не факт идейного расхождения в принципах, а закрепил этот факт в качестве примера исполнения долга. Однако во второй половине 2012 года я был полон решимости исполнить мой долг самостоятельно, хотя знал, что свои разоблачения я буду делать в иные времена – более комфортные и более циничные. Немногие, если вообще кто-либо, из моих начальников в разведке стали бы рисковать своими карьерами за те же американские принципы, за которые постоянно рискуют своей жизнью американские военнослужащие. И в случае соблюдения субординации и донесения вышестоящему руководству (в разведорганах это называется «соответствующими каналами») у меня нет той возможности, которая была у десяти моряков из команды «Уоррена». Нет в этой иерархии подчиненности того, кто надзирал бы за агентством, они все заодно.

В организациях вроде АНБ – где злоупотребления стали структурной основой, словно это уже не вопрос личной инициативы, но идеология, – «соответствующие каналы» могут стать ловушкой для еретиков и изгоев. Я уже испытал поражение из-за отказа команды поддержать меня в Уоррентоне, а потом и в Женеве, где в процессе исполнения своих обязанностей обнаружил брешь в системе безопасности важнейших программ. Я заявил об этой уязвимости, но ничего сделано не было – о чем я тоже доложил. Мои непосредственные начальники не обрадовались этому, потому что их начальники были всем довольны. Цепочка субординаций – воистину цепь, которая связывает, и нижнее звено можно подтянуть вверх только верхним.

Я происхожу из семьи служащих в Береговой охране, и меня всегда восхищало, как много слов в английском языке имеет морской подтекст. Во времена парусных фрегатов даже такие мощные устройства, как морские суда, могли пострадать от течи. Когда на смену парусникам пришли пароходы, на море дули в свисток для подачи сигналов – о работах или грозящей опасности. Один свисток – пропустить с левого борта, два свистка – пропустить с правого борта, пять свистков – предупреждение.

Одни и те же выражения в европейских языках между тем, могут быть нагружены дополнительными коннотациями в зависимости от исторического контекста. Французы использовали термин denonciater большую часть XX века, но начиная со Второй мировой войны ассоциации с пособничеством немцам (denouncer и informant) исподволь привели к тому, что стало употребляться выражение lanceur d’alerte («тот, кто поднимает тревогу»). Немецкий язык, который до сих пор преодолевает свое нацистское прошлое и опыт Штази, продвинулся в терминологии дальше, изобретя помимо тех же общепринятых Denunziant («доносчик») и Informant («осведомитель») еще и Hinweisgeber («указатель», «подсказчик»), Enthueller («изобличитель»), Skandalaufdecker («раскрывающий скандалы») и даже ethische Dissidenten («этичный диссидент»). Тем не менее в Сети немцы употребляют таких слов мало, а в связи с нынешними разоблачениями, касающимися Интернета, просто заимствуют существительное Whistleblower («лицо, совершающее служебное разоблачение»; буквально – «дующий в свисток») и глагол leaken, говоря об утечке информации. Языки таких режимов, как Россия и Китай, со своей стороны, используют определения, которые несут резко неодобрительный смысл – snitch («ябеда», «стукач») и traitor («изменник», «предатель»). Существование сильной свободной прессы в этих странах позволило бы наполнить эти слова более положительными коннотациями или создать новые, которые толковали бы разоблачение не как акт измены, а как гражданский долг.

Итак, каждый язык, включая английский, демонстрирует присущее данной культуре отношение к власти даже тем, каким словом он обозначает акт разоблачения. Даже заимствованные из морского языка английские выражения, по смыслу нейтральные и мягкие, описывают поступок разоблачителей с точки зрения учреждений, которые считают себя пострадавшими, а не публики, которая страдает по вине этих учреждений. Когда учреждения объявляют об «утечке», предполагается, что leaker повредил что-то или виновен в саботаже.

Сегодня leaking и whistleblowing воспринимаются как взаимозаменяемые слова. Но, на мой взгляд, термин leaking должен использоваться совсем в другом смысле. Он должен применяться в отношении актов разоблачения, совершенных не для общественного блага, а в погоне за собственными интересами, для преследования институциональных или политических целей. Скажу больше: я считаю, что a leak, «утечка», – это что-то ближе к plant, сеянию зерен, в смысле «насаждения пропаганды». Иногда случается избирательный выброс секретной информации, чтобы воздействовать на общественное мнение или повлиять на принятие решений. Это большая редкость, чтобы «неназванные» или «анонимные» высшие правительственные чиновники, намеками или подсказками расположив к себе журналистов, не дали «просочиться» чему-нибудь секретному для продвижения собственной повестки дня и на пользу своему ведомству или партии.

Особенно ярко это было заметно в 2013 году, когда крупные чины разведки, вероятнее всего, чтобы расковырять старую рану «терроризма» и отвлечь публику от критики массовой слежки, организовали «утечку» информации. На нескольких новостных сайтах появились чрезвычайно подробные отчеты о телефонной конференции лидера «Аль-Каиды» Аймана аль-Завахири с его родственными организациями по всему миру. В ходе конференции, названной «Страшным судом», аль-Завахири, предположительно, обсудил организационную кооперацию с Насером Аль-Вахиши, лидером «Аль-Каиды» в Йемене, и представителями «Талибана» и «Боко харам». Таким образом, сообщая публике о возможности перехвата этого телефонного звонка – при условии, что мы верим в подобную утечку, хотя дается пересказ звонка, а не его запись, – разведсообщество безвозвратно лишается источника информации о планах и намерениях террористских лидеров высшего ранга ради каких-то временных политических выгод. Ни один человек не был привлечен к судебной ответственности за подобную выходку, хотя это, безусловно, сделано нелегально и стоило Америке возможности прослушивать предполагаемую горячую линию «Аль-Каиды».