Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Коська! – хочет крикнуть она. – Не обижай Катю!»
Но Костя уже не кричит и не сердится.
– Ты сейчас же напишешь отказ… – твердо повторяет он. Но Катя не дает ему договорить.
– Поздно, поздно… – рыдает она. – Тебя так долго не было… Я дала согласие… Он завтра приедет…
Динка широко раскрывает глаза… И голос Кости снова переворачивает ее сердце.
– Никогда, – с отчаянием говорит Костя, – никогда я не думал, что ты можешь нанести мне такой удар… Ты знаешь мою жизнь, но у меня была мечта… А теперь… ты, Катя… – Костя, не договорив, выбегает из палатки, и Динка, остолбенев от ужаса, слушает рыдания Кати.
И потому, что она не знает, кто виноват в этой ссоре, ей одинаково жаль обоих. Но Катя так плачет, что Динка начинает тихонько вторить ей по ту сторону брезента.
– Кто там? – испуганно спрашивает Катя; рыдания ее обрываются.
Динка поспешно выползает из своего убежища и, скрываясь за кустами, идет в дом. Кости уже нет.
– Он сказал, что будет ждать маму на пристани и проводит ее домой, – сообщает Мышка.
Динка с трудом забирается в свою постель. «Нет, нельзя мне умирать, – думает она, вспоминая ссору в палатке. – Надо прогнать Катиного жениха… Но как прогнать? Может, опять начнется драка?» Динка осторожно дотрагивается до своей спины и, нащупав горячий набухший рубец, пугается: «Что делать? Я же совсем не могу драться! Может, взять длинную палку, а самой спрятаться за забором и просто шпынять этого жениха палкой, когда он полезет в калитку?»
Костя встречает Марину на пристани. Дачники, приезжающие с последним пароходом, торопятся домой, перегоняя друг друга, они разбегаются по разным направлениям, и Костя с Мариной остаются одни.
– Ну как? – спрашивает Костя.
– Все хорошо, – отвечает Марина и, ничего больше не поясняя, начинает рассказывать малозначащие городские новости, потом спрашивает о детях.
– Я застал их у калитки… Динка и Мышка плакали, а Алина сдерживалась. Ну, потом я их немножко развеселил и покричал на них, так что обошлось… Но все-таки надо как-то приучить их к мысли, что вы всегда можете запоздать, – сказал Костя.
– Я скажу, что иногда меня будут задерживать в редакции, – говорит Марина.
Они проходят через пустынную базарную площадь.
– Первая партия уходит через неделю, – оглянувшись, шепчет Марина.
– А вторая? – так же тихо спрашивает Костя.
– Вторая – неизвестно. Ждут начальство… Нам сообщат, – быстро говорит Марина.
Сзади слышатся торопливые шаги, и мимо пробегают запоздавшие дачники.
– Вы сейчас зайдете к нам, Костя? – спрашивает Марина…
– Нет, – быстро отвечает Костя. – Я буду ночевать во флигеле у Крачковских. Нужно постепенно приучить сторожа к моим ночевкам… У вас есть что-нибудь для меня? – шепотом спрашивает он.
– Есть. Вы должны зайти, – так же тихо отвечает Марина. – Какой свежий вечер! А днем было ужасно душно! – громко говорит она.
Они выходят на дачную аллею; кое-где сквозь деревья видны освещенные окна разбросанных кругом дач, в тишине летнего вечера откуда-то издалека долетает до них тихая музыка.
– Проходит лето… – с грустью говорит Марина. – Сегодня утром я в первый раз заметила на листьях коричневые ободочки. Трава тоже поблекла… Я совсем не видела лета, – жалуется она.
Костя молчит и думает о чем-то своем; Марина тоже замолкает. Она очень устала и переволновалась, но на душе у нее радостно.
– В общем, я успокоилась, – говорит она, помолчав.
– А я забеспокоился, – серьезно отвечает Костя.
– Почему?
– Да потому что не все еще сделано!.. Да, кстати! Сегодня Алина наконец получила то, что я ей обещал, – вспоминает вдруг Костя.
– Да? Но я немножко побаиваюсь, что она перестарается, – говорит Марина.
– Может, и перестарается, конечно, – соглашается Костя, – но зато я совершенно уверен, что не пропустит…
– А вы серьезно думаете, что эта фигура может появиться на нашем горизонте?
– Я думаю, что может.
Разговор снова замолкает. Они подходят к калитке. Костя молча пропускает Марину вперед. На террасе горит лампа, но дети уже легли. Кати тоже не видно. Марина осторожно отворяет дверь в свою комнату, зажигает свечу и достает из-за корсажа сложенный вдвое конверт.
– Здесь записки из камер… – тихо говорит она.
Костя оживляется:
– От него тоже?
– Да, и от него… Он здоров, настроение бодрое, – коротко сообщает Марина.
– Вы просили ему сообщить о том, чтобы он был готов?
– Конечно.
– Ну, я пойду! Спасибо вам…
Марина снова провожает Костю до калитки.
– Если что-нибудь понадобится, я извещу вас, – говорит он, торопясь уйти.
Впервые за много лет дом Арсеньевых кажется ему чужим, и, одиноко шагая по кратчайшей тропинке через лес, он чувствует себя разбитым и осиротевшим.
Но Марина не знает этого. Она просто удивляется, что Костя так быстро ушел.
На дорожке слышно тихое покашливание. Около террасы появляется Никич.
– Пришла? Ну, слава богу! А я тут по-стариковски захандрил было… Смотрю на часы и думаю: ну как не приедет она нынче! – тихо говорит старик.
– Вот глупости! – улыбается Марина. – Никогда не беспокойтесь за меня. Это совсем лишнее.
Успокоенный Никич идет спать. Дети тоже спят. Одна Алина ждет мать.
– Что ты не спишь, Алина?
– Я сейчас лягу. У тебя все хорошо, мамочка?
– Все хорошо. Ложись скорей, уже очень поздно, – целуя ее, говорит мать. Она недовольна тем, что Алина каким-то болезненным чутьем всегда угадывает дела взрослых. Нехорошо это – все-таки она еще девочка.
Из сада, медленно поднимаясь по ступенькам на террасу, входит Катя.
– Где ты была? – удивляется сестра. – Я только что приехала… Заходил Костя…
– Я слышала… Он уже ушел?
– Конечно, ушел, – пожимает плечами сестра.
Оставшись наедине с Катей, она передает ей все подробности своей встречи с надзирателем тюрьмы, где сидит Николай, товарищ Кости.
– Ты знаешь, старику очень трудно быть в роли надзирателя, он давно хочет уйти и работает там только по нашей просьбе. Я много узнала от него интересного… Между прочим, хорошо помнит Сашу… – Марина задумывается и вдруг живо говорит: – Я у них обедала… И вот посмотрела бы ты на его внучку! Такая девочка, меньше нашей Алины, а сама хозяйничает. Наварила какую-то мучную похлебку, накрыла на стол. А дед, видно, за хозяйку ее считает. «Подлей, – говорит, – горяченького». А потом пришел ее брат-подросток. Он на мануфактурной фабрике работает. И вот смотрю, пошел к ней за печку и вытаскивает из кармана цветные лоскутики. И она уже открыла какую-то свою коробку, запела, замурлыкала… Ну просто прелесть! Я подумала, что вот где спокойно и разумно растет ребенок. А мы отдали себя в полное рабство нашим детям и растим неженок. Ну чего я, например, как сумасшедшая лечу со службы домой? И почему мои дети стоят и ревут у калитки? Все это интеллигентщина… – раздеваясь, говорит Марина и, с удовольствием забираясь в постель, оживленно добавляет: – В общем, впечатлений много! Разных! А главное, я как-то воскресла духом. Как будто снова мы с Сашей молодые и нам надо мчаться куда-то на собрание… Вот что значит повидать настоящих людей! А ты что молчишь? – вдруг заинтересовывается она, вопросительно глядя на сестру.