Если бы эти три слова произнесла любая другая девушка, я был бы спокоен, списав их на свойственную юности романтичность. Но леди Эвелин была совершенно серьезна, и до сих пор у меня не было ни одного повода заподозрить ее в легкомыслии.

– Вы видели его от силы дважды.

– Трижды, – педантично поправила меня леди и улыбнулась, как мне показалось, с грустью. – Только это ничего не меняет. Лос.

Судьба. А еще – жребий, зачастую непосильный.

Спрашивать, уверена ли она, было бессмысленно. А ведь Эйзенхарт, пусть не мог разглядеть полотно Вирд, тоже это понимал.

– Зная моего кузена, обязан сказать, что ваши чувства могут быть невзаимны, – счел я необходимым ее предупредить.

Она равнодушно пожала плечами.

– Любовь редко бывает абсолютно взаимной, доктор. В отношениях всегда кто-то любит, а кто-то позволяет себя любить. Кто-то целует, а кто-то подставляет для поцелуя щеку. Не переживайте за меня. Я сказала, что люблю его: это судьба, и тут ничего не поделаешь. Но это не значит, что я так беспомощна перед ним, как вы думаете, – леди Эвелин потянула меня за локоть. – Пойдемте! У нас еще важное задание, если вы не забыли.

В недоброжелательно настроенной к леди Гринберг толпе все-таки нашелся один человек, которого не волновало соблюдение декорума. Словно из ниоткуда на нашем пути возникла очаровательная рыжеволосая особа в огненно-красном платье.

– Эви! – радостно воскликнула она, чмокая воздух возле щеки подруги. – Я так рада, что ты наконец пришла! Провожу тебя к нашей компании. А это кто?

Леди Эвелин нежно улыбнулась ей.

– Поппи, позволь представить тебе сэра Роберта Альтманна, друга семьи.

Я обратил внимание на то, что леди Эвелин опустила мое звание. И на свою новую роль сегодня вечером.

– Он не так давно приехал в город из колоний. Роберт, – леди Эвелин запнулась на имени, – позвольте познакомить вас с леди Амарантин Мерц.

Второй раз за вечер привлекательная девушка решила со всей придирчивостью рассмотреть мой облик. Я ответил тем же, задержавшись глазами на волосах цвета красного дерева и павлиньих перьях в них.

– Для друзей – просто Поппи, – леди Мерц улыбнулась, довольная увиденным, и протянула мне руку для поцелуя. – Идем, мы тебя уже заждались!

– Вы ей понравились, – шепотом заметила леди Эвелин, пока ее подруга отвлеклась по пути, встретив знакомого.

Я обернулся: в серых глазах плясали озорные искорки.

– Это плохо?

– Отчего же? Только будьте осторожнее, доктор. С Поппи никогда нельзя быть серьезным. Она разобьет вам сердце, если влюбитесь.

Чередой залов леди Амарантин провела нас к компании молодых мужчин, небрежность во внешности которых была создана столь же тщательно, что и, стараниями леди Эвелин, в моей, и нескольких ультрасовременных девушек: короткие, расшитые бисером платья, обрезанные у подбородка волосы и густо подведенные глаза, как по журналу мод.

– Наконец-то наша пропажа нашлась! – возвестила Поппи. – Для тех, кто с ней не знаком: это Эви Гринберг, наша самая богатая невеста. Дэнни, специально для тебя говорю! С ней Роберт Альтманн, ее друг из далеких колоний. Что касается этих оболтусов, то это мой брат Теобальд… – она любовно потрепала его по щеке.

– Наслышан, – я пожал руку нынешнему барону Мерцу, чье имя действительно было мне известно в связи с одним из расследований Эйзенхарта.

– Рядом с ним Васили Кормакофф…

Высокий, интеллигентного вида блондин в модных очках улыбнулся, отвечая на мое рукопожатие.

– Просто Бэзил, – предложил он. – Боюсь, наши имена бывают сложны для произношения.

Как истинный сын Гардарики, он говорил без акцента, но с чрезмерной правильностью, присущей иностранцам.

– Васили – звезда современной поэзии, – продолжила Поппи и вздохнула. – Но, только не обижайся, коктейли ты смешиваешь намного лучше. Вот где настоящий талант!

– И сорок градусов алкоголя, – пробормотал мужчина, отмеченный Ястребом. – Поппи, ты ничего не смыслишь в искусстве.

– В кои-то веки вынуждена с тобой согласиться, Лен, – вступила в беседу леди Эвелин. – Привет. Никогда не думала, что скажу это, но приятно увидеть знакомое лицо здесь. Пусть даже оно и твое.

– Комплимент? От тебя? – осклабился он. – Это что-то новое. Как поживаешь, Эвелин? Как траур?

Леди Эвелин послала ему воздушный поцелуй.

– Леонард Мартин, – как ни в чем не бывало, представился ястреб. – Как вы поняли, мы с вашей подругой старые знакомые. А это – Александр Герге и дон Мариано Людовико Фиеретти, хотя я сомневаюсь, что это его настоящее имя.

Еще один из птичьего рода – к которому принадлежала большая часть собравшихся, – атташе по культуре и королевский бастард бросил на меня один краткий взгляд и равнодушно отвернулся, продолжая разговор с низкорослым брюнетом в оперном фраке. Если его и заинтересовала моя персона, он ничем это не показал, в отличие от остальных.

– Значит, вы приехали из колоний? – спросил Леонард. – Откуда, если не секрет?

– Отовсюду понемногу, – отшутился я. – Но в последнее время я был в Габеноре.

– В самом деле? В таком случае, может быть, вы знаете лорда Стонингема? Он служит губернатором в…

– Агонге. Разумеется.

– Как они с супругой? – не отставал от меня ястреб. – И их сын…

Я знал, что он пытается сделать: проверить, кто я такой, что из себя представляю, как – и, главное, зачем – пришел к ним сегодня. К счастью, поймать меня ему не удалось.

– Сыновья, вы хотели сказать, – поправил я его. – Леди Эдит родила незадолго до Кануна года. Фил был вне себя от счастья.

– Да, конечно… Я уже и забыл, как посылал ему поздравления.

Криво усмехнувшись и признавая свое поражение, ястреб отошел в сторону, однако его место заняли другие.

– Колонии… Как интересно! – хлопнула ресницами одна из девушек с каре. – Но что вы теперь делаете в Гетценбурге?

На этот вопрос я при всем желании не мог дать ответ. Не только потому, что должность ассистента на кафедре танатологии испортила бы сложившийся в их головах образ. Изначально я приехал сюда по приглашению леди Эйзенхарт, а остался… Сложно сказать почему. Сперва мне было все равно, где находиться. Единственным местом, мне не подходившим, была столица: после энергетического кризиса девяносто шестого состояние моего банковского счета не подходило для цен метрополии. В Марчестер, домой, меня тоже не тянуло. Там не было ни условий, пригодных для жилья, ни каких-либо светлых воспоминаний, чтобы я решил сесть на поезд до вересковых пустошей. Если бы не письмо леди Эйзенхарт, я бы, вероятнее всего, бесцельно скитался по провинции в ожидании комиссии в Керфийской крепости. Собственно, так я и собирался поступить, проведя пару недель в Гетценбурге. Но поменял свое решение… Почему?