Гудящий шар выплыл на опустевшую улицу.

Приблизился к ОМОНовскому «пазику», из окон которого тут же посыпались стекла, а на бортах зашипела, трескаясь, краска. И ровно вошел в ощеренный осколками проем окна.

На несколько секунд все наблюдавшие затаили дыхание. Кое-кто из зевак даже залег на грязный асфальт, закрыв голову руками в ожидании мощного взрыва.

Но взрыва не последовало. Внутри «пазика» глухо треснуло что-то, и автобус пошатнулся, будто в нем взбрыкнул огромный зверь.

И все закончилось. Клубы дымного смрада от горящих деревьев растворялись в холодном воздухе. Пламя, пожравшее ветви, перекинувшись на древесные стволы, почему-то быстро затухало.

* * *

Пятеро воспитанников помогли Евгению Петровичу перенести Марию Семеновну ближе к крыльцу здания. Нуржан поднялся и добрался до крыльца самостоятельно. На запястьях его поблескивали наручники, позвякивали короткие обрывки цепочки.

Виталик с раскрытым ртом смотрел на лежащую у крыльца на чьей-то куртке Марию Семеновну. Лицо бывшего директора детдома было спокойным и ледяным, ярко и неестественно выделялись на этом лице потеки косметики. Как-то сразу и безоговорочно понималось: той Марии Семеновны, которая еще недавно двигалась, говорила, мыслила, уже нет. Осталась лишь изношенная, безжизненная, неодушевленная и точно обезличенная оболочка, только начавшим уже ускользать внешним сходством напоминавшая Марию Семеновну.

Вокруг тела быстро собирались воспитанники и воспитатели.

К распахнутым воротам медленно, словно еще опасаясь чего-то, приближались плотной группой ОМОНовцы. Следом за ними, с каждым шагом все больше отставая, шли господа из муниципалитета. Последней следовала дама в шубе.

— Ситуация нормализована! — выкрикивала она, крутя головой, утяжеленной высокой прической. — Это была обыкновенная шаровая молния! Ничего страшного, все уже в порядке. Нужно несмотря ни на что довести дело до конца!

От круга, сомкнувшегося над Марией Семеновной, отделились давешние пятеро парней. Не переглядываясь и не сговариваясь, они двинулись навстречу захватчикам. Спустя секунду их догнал прихрамывающий Нуржан. Спустя еще секунду к этим шестерым стали один за другим присоединяться, покидая безмолвный скорбный круг, другие детдомовцы.

ОМОНовец с мегафоном, идущий впереди своей группы, вдруг остановился. Остановился еще до того, как услышал задыхающийся предупреждающий крик Евгения Петровича Пересолина:

— Убирайтесь отсюда! Быстро! Иначе я ни за что не ручаюсь!..

* * *

Виталик не стал смотреть, как побежали, теряя дубинки и баллончики, ОМОНовцы. Он вдруг ощутил, что Вальки рядом нет. Виталик развернулся от окна в пыльную полутьму чердачного нутра. Когда глаза его привыкли к отсутствию света, он обнаружил товарища.

Валька сидел, скорчившись, обхватив колени, в углу. Он не плакал. Он, казалось, даже не дышал. Лицо его уже утратило мраморную белизну, но все равно оставалось бледным. Виталик шагнул к нему и остановился, наткнувшись на взгляд товарища — незнакомый, измученный…

— Это… из-за меня… — едва слышно произнес Валька.

— А? — хрипло переспросил Виталик. — Из-за тебя, ага… Шар-то этот огненный — это ведь ты сделал, да…

— Я не хотел… — прошелестел Валька. — Само как-то получилось… Внутри сжалось, а потом… выплеснулось… Это из-за меня…

— Я понял, Вальк…

— Ты не понял. Из-за этого шара… из-за меня, значит… Мама… Мама умерла…

Он впервые назвал Марию Семеновну мамой вслух. Как именовали ее лишь малыши и девочки.

— Мама умерла, — повторил Валька. — Из-за меня… Не говори никому, слышишь?! Никому про то, что я сегодня сделал, не говори!

Он внезапно прервался и все-таки заплакал, уткнувшись лбом в колени.

— Лопаты и ломы разобрали быстро, — хмуро скомандовал сержант Кинжагалиев. — Задача — территорию от спортивных снарядов освободить, снаряды сложить… вон, в углу. Потом отнесете, куда скажут. Задача ясна?

Новобранцы помалкивали, на сержанта не смотрели… как, впрочем, и сержант на них.

— Так точно, — откликнулся Двуха.

— Всем ясна? — не удовлетворился единственным ответом сержант.

Новобранцы молчали.

— Ясна, я спрашиваю? — рявкнул Кинжагалиев.

— Ясна-ясна, — ответил за всех Андюха Поморов по кличке Дрон и, заложив руки в карманы, цвиркнул длинным плевком далеко в сторону.

Кинжагалиев изменился в лице. Всем своим массивным телом он дернулся было к рядовому, но тут же остановился. Шагнул назад.

— Руки из карманов! — приказал он. — Отвечать по Уставу! Вконец обнаглели, твари?

— Не ори, — негромко, но очень веско проговорил Дрон. — Один доорался уже. Тоже хочешь?

Кто-то за его спиной, кажется, Петухов, захихикал. Кинжагалиев заморгал, не веря своим ушам.

— Я тебе еще раз говорю: мы тут забодаемся, понял? — продолжал Дрон. — Давай нам еще пару человек в подмогу. А лучше пять.

Сержант закусил губу. По лицу его побежали подкожные волны нервной дрожи. Минуту он стоял, явно терзаемый отчаянным желанием немедленно покарать рядового за неслыханное хамство…

— Вы… чего вообще? — едва сдерживаясь, просипел он. — Не подчиняетесь приказу?

— Чего это не подчиняемся? — пожал плечами Дрон. — Подчиняемся. Только почему это так — мы пахать должны, площадку демонтировать, другие пацаны нашего призыва плац метут, еще кто-то дальняк моет, а вон тот же Гусь, например, с компанией прохлаждаются, я сам видел. А?

— Почему?! — и без того узкие глаза Кинжагалиева превратились в две черных щелки. — Почему?!.. Совсем дурак, да?.. Ты знаешь, что за отказ от исполнения приказа бывает? Под суд пойдете!

— Все сразу? — хмыкнул Дрон. — А ты иди старшине накати. Или Бородуле. Сами-то не можете ничего… А мы им в обратку: как вы новобранцев гнобите. Одного даже до самоубийства довели. Давай, давай…

Сержант передернулся всем телом и просипел сквозь зубы:

— Сейчас узнаете, гады… — и, круто развернувшись, быстро пошел прочь.

Дрон тут же уселся на низкую перекладину, предназначенную для упражнений на пресс. Вытащил сигарету и закурил. По обе стороны от него оседлали перекладины несколько парней. Двуха покрутился на одном месте, подошел к лопатам и ломам, кучей сваленным на земле у старой спортплощадки, на которой давным-давно не проводились уже занятия и которую подразделению новобранцев приказано было очистить от спортивных снарядов, и принялся выбирать себе инструмент. Никто его не поддержал. Напротив, рядовой Бухарин, откликающийся на прозвище Бухарь или Бухарик, хмыкнул ему в спину:

— Дедушкина шестерка…