Теперь стало понятно, почему при попытке его ударить моя рука провалилась – некоторые части его тела уже разложились, чем объяснялись шаткая походка вампира и изменения в голосе, – и, как я уже сказала, рот у него теперь не закрывался, и это сильно влияло на дикцию. Похоже, он разлагался и изнутри. Я с отвращением вытерла руку еще и о штаны.

– Смотри на меня, – сказал призрак. Желтые глаза светились, как фонарики, утопая в бесформенном черепе. – Смотри внимательно. Скоро ты будешь знать мое лицо как свое собственное. Мы станем близки, очень близки. Мы собираемся умереть вместе. – Его глаза превратились в щелки. – А знаешь, что ужаснее всего? – Он не ждал от меня ответа. – Поначалу ты думаешь, что самое страшное – это видеть, как части твоего тела разлагаются. Смотреть в зеркало, трогать пальцем мертвые мягкие кусочки своего собственного тела. Думать о том, стоит ли вырезать эти части или лучше оставить все как есть. Прятать их под бинтами. Осознавать, что твое ухо или часть твоего желудка уже ничем не восстановишь. Чувствовать, как падает температура. Думать «это я переживу», но затем замечать, что все новые и новые части твоего тела начинают гнить, и понимать, что хуже всего тебе не по утрам, когда ты просыпаешься и обнаруживаешь, что очередной кусок твоего тела сгнил, а по ночам, когда ты лежишь и в ужасе размышляешь, чего еще ты лишишься на этот раз. Будет ли следующей рука? Глаз? Ослепнешь ли ты перед смертью? Или это будет язык? Или член? Или яйца? Тебя уничтожает не реальность происходящего, а неопределенность этой реальности. Все эти бессонные часы, когда ты лежишь и размышляешь – что же будет дальше? Тебя терзает не боль текущего момента, а ожидание следующей боли. И не сам процесс умирания – смерть стала бы лишь облегчением, – а безнадежное желание жить, глупая потребность существовать даже после того, как ты возненавидишь себя, даже после того, как ты не сможешь взглянуть на себя в зеркало. Ты почувствуешь все это, прежде чем я закончу с тобой. – Губы Мэллиса, одна пухлая, розовая и красиво очерченная, другая сгнившая, раздвинулись еще больше, обнажая клыки. – Посмотри на меня. Долгие годы я был смертью. Я играл ее роль для других. Я приносил смерть своим последователям, и смерть была великим искушением для готов. Смерть приходила к ним в бархате и кружевах, окутанная ароматом секса. Я возносил их выше, чем это сделал бы любой человеческий наркотик. Я в танце вводил их в мир смерти. Я рвал им глотки и пил их кровь, а их тела бились подо мной в экстазе. Почему никто не сделает для меня того же? Почему никто не уведет меня в танце Тьмы?

Я не могла найти слов. Его улыбка была кошмарной, но еще более жутким оказался смех – хлюпающий, ни на что не похожий. Вампир вскинул руки, словно приглашая меня на вальс.

– Добро пожаловать, моя милая партнерша. Добро пожаловать на мой бал в гроте Ада. Смерть не будет для тебя обольстительной. Она не придет в шелесте шелка и сладком аромате, как это было с избранными мною. Она будет холодной и безжалостной. И ты лишишься всего, прежде чем расстанешься с жизнью. – Он уронил руки. – У меня было все. Я держал этот мир за яйца. Я трахал всех, кого хотел, и везде, где только хотел. Я был окружен почетом, я был богат и собирался стать одним из властителей мира. Я был правой рукой Гроссмейстера, а теперь я ничто. Из-за тебя.

Призрак натянул капюшон, запахнул плащ и зашагал прочь.

– Вот и подумай, милая сучка, – бросил он через плечо, – насколько милой ты скоро станешь. Подумай о том, какие ужасы ждут тебя этим утром. Попытайся уснуть. Подумай о том, каким будет твое пробуждение. Помечтай обо всем, чего ты теперь лишена. Я отнял твою реальность. Добро пожаловать в мою.

Я лежала на соломе и смотрела в каменный потолок. Попытавшись свериться с той частью моего сознания, которая отвечала за способности ши-видящей, я кое-что обнаружила: я владела даром создавать иллюзии. Не те фальшивые иллюзии, которые Фейри используют, чтобы обмануть других, а те, что могу видеть только я. Но этого было достаточно. Мысленно я нарисовала на каменном потолке своей пещеры облака и голубое небо и снова смогла дышать.

Неужели прошло всего три месяца с тех пор, как я лежала у бассейна в доме родителей, надев любимое розовое бикини в горошек, потягивала чай со льдом и слушала, как Луи Армстронг гудит о том, как прекрасен окружающий мир?

Сейчас мой внутренний плеер играл «Дорогу в ад». Что ж, я уже приехала, хоть и не осознала этого. Это быстрый путь: два месяца на переезд из Америки в могилу и месяц, равный одному дню в стране Фейри, во время которого я играла в волейбол с копией моей сестры.

– В'лейн? – требовательно позвала я. Я создала легкий ветерок, чтобы мои пушистые облачка быстрей ползли по воображаемому небу. – Ты там? Ты слышишь меня? Мне действительно не помешала бы твоя помощь, прямо здесь и сейчас.

Какое-то время – я потеряла счет времени в этом месте – я страстно призывала смертоносного Фейри. Я обещала ему вещи, о которых наверняка пожалела бы. Но все они были предпочтительнее смерти.

Все было бесполезно. Где бы он ни был, он не слышал меня.

Что же произошло с Мэллисом? Что он имел в виду, когда говорил, что часть его тела принадлежит Фейри? Я считала, что можно либо быть Феей, либо не быть. Неужели у Фейри и человека может родиться ребенок, который одновременно будет и тем и другим?

Но все, что я читала о Мэллисе, противоречило этому. Каждый раз, когда я с ним встречалась, я фокусировалась на нем, пытаясь понять, кем же он является. И это всегда приводило меня в недоумение, особенно сейчас. Каким бы образом в нем ни оказалась часть Фейри, он явно не был с ней рожден. Она была приобретенной. Но как? Неужели это как вампиризм? Фейри что, кусаются? Или занимаются любовью с людьми? Как такое могло случиться?

Мои облака пропали. Поддержание иллюзии оказалось работой не из легких, а у меня осталось слишком мало сил, учитывая жуткую боль в запястье и те наркотики, которыми меня накачал вампир, чтобы я не пришла в себя при переезде из Дублина в Буррен. Я очень хотела есть. Мне было холодно и страшно.

Я перекатилась на бок и перестала разглядывать потолок.

Моя тюрьма находилась в овальной пещере, освещенной факелами на стенах. На другой стороне пещеры располагалась металлическая дверь, врезанная в стену.

В центре пещеры стоял низкий каменный стол, больше всего похожий на жертвенный алтарь: он был завален ножами, цепями и уставлен какими-то сосудами. Вокруг стола разместились три богатых кресла викторианской эпохи, обитых парчой и выглядевших невероятно дорого. Наверняка Мэллис прихватил их с собой из готского поместья и приволок под землю.

Во влажных стенах пещеры было еще несколько отверстий, ведущих либо в такие же, как у меня, камеры, либо в другие пещеры. Некоторые отверстия были настолько узкими и маленькими, что человек уместился бы в них лишь с большим трудом, другие же вполне годились на то, чтобы засунуть туда целый десяток мне подобных. По обе стороны моей камеры располагались другие клетки, отделенные от меня решетками, но там было пусто. А вот в некоторых клетках по другую сторону пещеры я определенно заметила движение. Я окликнула их обитателей, но мне никто не ответил. Интересно, это место оборудовал Мэллис или я сейчас нахожусь в каком-то древнем капище, которое осталось еще с варварских времен, погребенное глубоко под землей и всеми забытое?