– Что?

– Просто пообещай.

– Ну, обещаю, – неуверенно пробормотала кэссиди. Лишний раз волновать Дана не хотелось, и так еле держится.

– Сожги мое тело дотла. Не хочу коротать вечность деревом.

Это прозвучало так пугающе просто, что Ирэн не сразу осознала смысл просьбы. Несколько ударов спустя сердце сжалось в комок и подкатило к горлу. Кажется, он с ума сошел. Нет, оба сошли с ума, только один ерунду городит, а другая ему верит. Какие деревья?! Какие костры?!! А как же кэссарица в венце Четырех Стихий и белокрылый мужчина, за руку возводящий ее на престол?!! И люди, ликующие на заре Золотого века?!! И сверженный Совет Семерых?!!

– Дан, ты мне нужен. Очень нужен. Я просто не смогу в одиночку со всем справиться.

– Ты справишься, ты сильная. Ирэн, ты не поверишь, но сейчас мне тоже очень страшно. В Ветлюге я повстречался с ядовитым существом, сильно попортившим мне кровь, так что на дар надежды нет. Просто выслушай меня и не перебивай, иначе боюсь не успеть…

И кэссиди поняла: все. Не будет сказочного волшебства, Иллада-Заступница не смилостивится над другом своей подопечной, и единственный шанс из ста ему не выпадет. Армалина ушла, чтобы дать им время попрощаться наедине. Неверра, которую Ирэн с детства считала страной оживших сказок, на самом деле оказалась царством ночных кошмаров, где сильное, мудрое и справедливое добро гибнет не от меча зла даже, а от руки людей, превращенных в зверей самой жизнью.

По щекам потекло, с подбородка закапало. Наклонившись, Ирэн поцеловала пышущие жаром губы. В последний раз.

– Я слушаю, Дан. И костер я сама сложу, обещаю.

– Спасибо.

Он торопливо заговорил, лишь изредка позволяя себе короткие передышки, чтобы перевести сбившееся дыхание и набраться сил. Последних сил, растраченных на девушку, которую так и не признал своей Повелительницей. Дан предостерегал от опасностей, поджидающих одинокую путницу на бесконечных неверрийских трактах; рассказывал о правилах поведения в различных слоях общества, обычаях и суевериях; о ценах на товары, правилах торга и прочем, прочем, прочем. В голове все сразу перемешалось, но Ирэн знала, что в нужный момент память среагирует быстро и верно. Под конец Дан заставил ее выучить заковыристую фразу на каркающем горском наречии, которая должна послужить паролем в царский дом. Вот и конец сказки.

Закончив, он с заметным облегчением закрыл глаза. На лбу выступили бисеринки пота. Красноречивому балагуру нелегко далась эта речь. Приподняв его голову, Ирэн поднесла к серым губам глиняную кружку с отваром. Сделав последний глоток, Дан выгнул брови домиком, и эта привычная уже ирония ножом резанула по сердцу, смерзшемуся было льдинкой, да вновь облившемуся кровью.

– Знаешь, при такой-то жизни, какая была у меня, я думал, что последний стакан воды мне подаст какой-нибудь бродяга… ну или жрец из казенной богадельни, куда я попаду после неудачного мордобоя в пивнушке самого низкого пошиба. Или что я сам послужу емкостью для какой-нибудь кровососущей нежити. На красавицу, тем более голубых кровей, я и не рассчитывал.

– А я красивая? – спросила Ирэн, силясь, чтобы вновь не заплакать.

– Очень красивая.

– Я рыжая, и у меня веснушки.

– Тебя солнышко любит. – Заметив недоумение на ее лице, Дан ухмыльнулся, и стало еще горше. – Это неверрийская поговорка.

– Я запомню.

– А я посплю, пожалуй. Устал… Да, когда дрова прогорят до угольев, задвинь вьюшку, иначе весь жар уйдет.

– Угу. – Ирэн зажала рот ладонью.

До последнего аватар оставался телохранителем девушки, которую так и не признал Повелительницей. Тик-так, время шло, а Армалина все не возвращалась. Вроде бы дверь скрипела, но пока Ирэн соображала, чтобы обернуться, вновь закрылась. Неприятно, наверное, ведунье в сенях мерзнуть, но кэссиди было на нее наплевать. Вообще на все наплевать, включая саму себя. Сердце Дана пока билось: тик-так, тик-так, тик-так… Держа руку на его груди, Ирэн ждала, что каждый удар станет последним. Но они все толкались в ладонь, один за другим, как ход часов – вечный, если заводить вовремя. Несильные, но ровные, и оттого глупая, наивная надежда не хотела оставить кэссиди в покое.

И Ирэн разревелась. Слезы катились сами собой, и сколько их ни утирала, они, как гидры клятые, все плодились, плодились новыми головами-каплями, шеями-дорожками, едкие, горючие, ядовитые… И жалили щеки, жалили…

У-у-у, проклятые!

И зачем только полезла спасать?! Телепортировалась бы от могилы того эльфа, как хотела, и лелеяла надежду, что Дан выбрался сам! Ведь чувствовала же, что ничего хорошего в деревне не увидит! Ну, погрызла бы совесть, а теперь воспоминания сожрут заживо изнутри. Воспоминания о прошлом и будущем, которые пока только вызревали в мечтах, как бархатный персик, наливаясь сладким соком грядущих побед. Как теперь побеждать в одиночку? Один в поле – не ратник, так здесь говорят.

А сердце все билось-билось, а надежда теплилась внутри, и слезы текли ручьями. Внезапно разрозненные мысли собрались в комок нервов. Что же это она, будущая ксарица, скадарская Екатерина Великая, сдается без борьбы? Не-эт, нет-нет-нет! Не в этот раз, Хекта, не в этот раз.

Дважды в сутки – в шесть часов утра и в шесть вечера – Поющую Катарину заводил старенький часовщик, ответственный и смешливый. Он же смазывал механизм, следил за сохранностью деталей. Не заметишь трещину в крохотной шестеренке – и всё, время остановится. Вот поэтому он лазал по длинным стремянкам внутри ратуши и, обвязавшись страховочными канатами, по карнизу выходил на фасад, чтобы проверить исправность стрелок. Когда имеешь дело со временем, страх неуместен. Тик-так.

Настал час открыть шкатулку бабушки Клео, величайшей искусительницы и отравительницы, а также изобретательницы первого феромона, алхимички и чернокнижницы. Напрасно люди думают, будто казнили ее бездетной. Нет, она успела передать знания воспитывавшейся у сестры дочери, а та хорошо обучила свою…

…Мелок из синего воска скрежещет по полу, запинаясь о стыки досок. На темном дереве тройной круг почти незаметен, но чуткие пальцы кэссиди находят его без труда. Ирэн чертит с закрытыми глазами, зная, что не ошибется. Она давно научилась видеть в темноте. Сейчас зрение только отвлечет от молитвы, в которую вложена кровь, душа и разум. Вложена жизнь последней надежды Скадара, чья далекая прародительница заключила договор с Альтеей. Душа Мира услышит, и Иллада-Заступница не допустит, чтобы эта надежда угасла вслед за аватаром. Между линиями внутреннего и среднего кругов заключены три руны, представляющие любого смертного: алая вета-разум, черная тэш-тело и белоснежная непорочная альтея-душа. Между средней и внешней линиями – имена шестерых Ларов. Всех, кроме Хекты. Сегодня ей нет пути в круг, куда Ирэн перетащила Дана. Размотала бинт на запястье, тактично укрыла аватара простыней. Сама она тоже была в простыне, обмотанной вокруг голого тела наподобие жреческой тоги. Потом заплатит Армалине за испачканное кровью белье и закапанный воском пол. Короткие тонкие свечи кэссиди укрепила над именами Ларов. Времени – лишь пять минут, ибо просто невозможно удерживать чужую нить дольше. Своя оборвется.