После этого «Гринпис» объявили террористической организацией «черного списка». Лидеры экотеррористов не остались в долгу и пообещали, что «теперь праздник весны всегда будет таким же веселым, как календарь биржи Киберджайи весной 2008-го и бараны Эмира весной 2011-го».

Таким образом подтвердилось, что ошибка в календаре биржи тоже была провокацией «зеленых». Если такие вещи случались в электронной столице Малайзии, оставалось только догадываться, сколько чудес таят в себе заплатки-удваки в компьютерах менее продвинутых отечественных организаций. Мало того: раскопав детали взлома биржи, Саид выяснил, что «троянская» заплатка для календарей была почти такой же распространенной, как программы Microsoft, которые в 2000 году стояли на 80 % персоналок мира. И некоторые из этих программ, вместе с дырявой заплаткой, по-прежнему использовались в Сбербанке.

Дальнейшая схема игры не претендовала на гениальность, зато демонстрировала типичный для Саида метод «маскировочной паники». Деньги не утекали из банка одним мощным водопадом, который обычно сразу засекают. Просто для одних счетов Сбербанка часы — и соответственно, проценты прибыли — пошли немного быстрее. А для других они пошли в обратную сторону, гармонично компенсируя скачок. Вместе с нами на «часиках» разбогатело еще несколько сот пенсионеров. Может, они бы и не успели воспользоваться такой удачей — но Саид позаботился, чтобы успели. Достаточно было пустить слух, что Сбербанку грозит судебное разбирательство по обвинению в отмывании денег и замораживание всех счетов на неопределенное время: тут уже сработала наша киберсекта СЯО, для которой дезинформация была любимым делом. Вкладчики бросились спасать сбережения, как озверевшее стадо слонов. Бардак превзошел все ожидания.

Жиган не пошел с нами праздновать эту победу — на него в очередной раз навалилась угроза вылета из Университета. Мы с Саидом пожелали ему успехов в борьбе с зачетами и отправились в «1812 год» вдвоем. Денег было предостаточно, но даже выбирая из самых дорогих вариантов, мы все-таки выбрали по названию — был в нем некий символизм, связанный с методом нашего успешного взлома.

Правда, у владельцев заведения «1812 год» наблюдался свой сдвиг календарей, создававший специфическое представление о позапрошлом веке. Издалека и при сильной задымленности еще можно было принять обслугу за бравых гусар. При ближайшем рассмотрении «гусар» оказывался, выражаясь по-жигановски, «хорошо отформатированной девицей», вся одежда которой состояла из кивера и подноса. Все остальное — светящаяся теплотатуировка, весьма искусно изображающая гусарскую форму. Очевидно, это был очередной «наш ответ» на знаменитое слияние «Макдональдса» с «Плейбоем».

И все же здесь было нечто необычное, не свойственное другим ресторанам. Когда я наконец перестал таращиться на официанток и поглядел на посетителей, обнаружилось, что они-то как раз очень похожи на людей другого века. Словно тут собрали статистов для съемок фильма о тяжелой судьбе народа. Да и мы с Саидом не выглядели плейбоями — помятый старик в пиджаке из прошлого века, и азиат в рваной джинсе, так и не снявший с головы пеструю бандану. А место вроде считается элитным…

Этими соображениями я поделился с Саидом, пока ждал заказ — филе по-кутузовски и медовуху. Как нас вообще сюда пустили? Неужто в такое заведение пускают всех подряд, как на вокзал, безо всякого dress-code? Или у них сегодня маскарадный день?

— У них всегда маскарадный день, — Саид показал пальцем в сторону выхода. — Подкову над гардеробом видели? Эмпатрон. Весь спектр классических «детекторов лжи»: голос, зрачки, давление, электрическая проводимость кожи, запахи… Даже химический состав крови и томография. Причем все дистанционно, так что сразу и не заметишь. Я недавно чинил такой. Только тот был для ЭмоТВ.

— Очередное поколение телеклиперов?

— Не, этот кизил-музил послаще. Человеку с ЭмоТВ вообще ничего делать не надо. Телек сам отлавливает реакции зрителя, а потом сам составляет для ниго персональную телепрограмму с учетом личного эмоционального профиля. Это позволяет определить такие предпочтения, какие сам зритель ни за что не не смог бы сформулировать словами. Здесь над входом почти такой же эмпатрон висит. Только здешний определяет тех, у кого подходящее соотношение между желаниями и возможностями. Как бы они ни рядились.

— Тогда меня точно не пустили бы сюда в одиночку, — заявил я.

И в качестве доказательства рассказал Саиду историю, приключившуюся со мной в Стамбуле. Тамошние гиды любят показывать туристам одну особую колонну в соборе Св. Софии. Она в основном серая, как и все остальные. Но с одной стороны на ней, примерно в полутора метрах от пола, есть светлое пятно, отполированное тысячами рук. И дырка посередине. Нужно загадать желание, потом сунуть в дырку большой палец, а остальной кистью провернуть полный оборот, не отрывая пальцев от колонны — тогда желание сбудется. Передо мной это пыталась проделать пара пожилых американцев. У них не вышло: после половины круга рука оказывалась вывернута так, что дальше некуда. Зато я, пока за ними наблюдал, понял, в чем их ошибка. И когда подошла моя очередь, заранее вывернул руку в противоположную сторону. После засунул большой палец в дырку и легко сделал полный оборот, не отрывая руки от полированного белого камня.

И только когда вышел из храма, понял, что забыл загадать желание.

Саида эта история очень насмешила. Но после смеха он быстро сделался серьезным.

— Да-да, надо всегда знать, чего хочешь. И хотеть сильно. Только тогда дойдешь до эль-Каабы, — назидательным тоном сказал он.

— Что-то ты не очень похож на паломника, смиренно бредущего на восток, — заметил я.

— Правильно идти — не значит идти ногами. Может быть, сегодня прикоснуться к макаму можно здесь, в этом ресторане. Но тот, кто не дошел, все равно не заметит его…

— Погоди, но ведь макам не абстракция, — возразил я. — Это конкретный камень такой, куб черного цвета…

— Не куб, а гиперкуб, — сказал Саид.

Что произошло после этого, я так и не понял. Возможно, из-за выпивки у Саида сорвался замочек, сдерживавший его в роли вечного панка. А может, это был очередной спонтанный прикол. Или наоборот, он решил, что я его пойму. Но следующие пять минут он говорил на таком инопланетном языке, что я уловил лишь общие контуры идеи — да и то лишь потому, что эти контуры он показывал на пальцах, жестикулируя с невиданной выразительностью.

Он рисовал в воздухе суперкомпьютер — гиперкуб, в каждой вершине которого находится обычный компьютер. Затем он масштабировал картину, и суперкомпьютер, обозначенный растопыренными пальцами левой руки, стягивался в щепотку и становился вершиной следующего гиперкуба — тем временем второй щепоткой Саид быстро помечал еще несколько вершин этой гигантской системы. Сколько таких уровней вложенности было в ней, да и существовала ли она вообще, или была лишь проектом какой-нибудь киберсекты — я потом так и не смог вспомнить. Может быть, в этом пижонском «1812-м годе» добавляли чего-то особенного в медовуху. А может быть (это пришло мне в голову гораздо позже) у Саида на голове, под пестрым платком-банданой, снова был спрятан портативный биокомп, как в день нашего знакомства. И в таком случае, когда он рассказывал мне о своей эль-Каабе, он мог одновременно находиться в киберпространстве, озвучивая и показывая нарисованные там модели. Его руки хватали в воздухе вершины гиперкубов, тянули ниточки от одного к другому, пока он говорил о нелинейных и асинхронных средах, о графах и гомотопиях, о фундаментальных группах и о невозможности вложения — на этом слове я наконец кивнул с самым идиотским видом, а Саид добавил еще что-то об энергии и температуре вычислений и затем без особых проблем (мне это тоже показалось обычным делом) вывернул свой гиперкуб как перчатку и стянул все ниточки в одну точку — хотя в его наглядной модели это была не точка, а трясущаяся квадратная солонка, а в его теории с ней происходило нечто похуже, чем просто тряска.