Смэтс постепенно переходил от надежд к разочарованию. В марте 1938 г., в связи с аншлюсом, захватом Австрии Германией, он констатировал: «Россия, которая была единственным сдерживающим фактором [для Германии] парализована и вышла из игры… Когда она воспрянет, чтобы оказывать давление, кто знает?» [377]

Смэтс был прав. Сталинский массовый террор действительно подорвал военную мощь Советского Союза.

В 1939-м в связи с началом англо-франко-советских переговоров у Смэтса снова возродились надежды, что Второй мировой войны удастся избежать. «Международная ситуация выглядит немного лучше, с перспективой соглашения с Россией. Мне никогда не нравилось связываться с Россией, которая для меня — непостижимая страна. Но если это путь к миру, то для мира давайте сделаем это. Если будет заключено военное соглашение с Россией, я верю, что ситуация в Европе будет ситуацией военного пата, поскольку противостоящие силы будут примерно равны, и война может стать маловероятной» [378].

Неожиданный советско-германский договор 23 августа 1939 г. поверг Смэтса в отчаяние. Узнав о нем, он негодовал: «Поведение России было особенно шокирующим: вести конфиденциальные переговоры с А и Б, в то же самое время ведя секретные переговоры с В против них». Сталин, писал он, «понимает, что реально он может быть близок только с Гитлером и нацизмом» [379].

Обращаясь к Саре Гертруде Миллин, которую не меньше волновала позиция Советского Союза, он писал: «Россия никогда не хотела, чтобы переговоры о союзе [с Великобританией] были успешными. Они уволили своего предыдущего министра иностранных дел [380] — последнего настоящего европейца среди них, — потому что он занимался такими переговорами с демократиями. С угрозой Японии на Востоке, они были полны решимости не воевать на Западе… Россия хочет и хотела пересидеть этот дьявольский танец на Западе. Поэтому Литвинов должен был уйти. Она ждет своего дня, когда она будет правителем разрушенной Европы» [381].

Участие Сталина в разделе Польши повергло Смэтса в еще большее уныние. «Россия присоединилась к войне, как грaбитель, и положение демократических стран стало еще мрачнее» [382].

Тогда же Смэтс хотел встретиться с Михаилом Ивановичем Терещенко (1886–1956), известным русским промышленником, министром в правительстве А.Ф. Керенского в 1917 г. Большевики его арестовали, но он бежал. Находясь в эмиграции, Терещенко был весьма известен и влиятелен в финансовых и торговых кругах Западной Европы. Возможно Смэтс надеялся, что Терещенко, как русский политический деятель, поможет ему лучше уяснить происходящее в Советском Союзе. Предложение о встрече с Терещенко, который должен был приехать в Кейптаун, Смэтс получил от лорда Бранда [383]. Но Терещенко не объявился. Смэтс сказал: «Я очень сожалею» [384].

* * *

Если даже в правительстве между премьер-министром Герцогом и его заместителем Смэтсом в предвоенные годы отношение к Советскому Союзу было таким разным, что уж говорить о многочисленных общественных организациях и крайне пестром общественном мнении. Тогдашние прогерманские и антисоветские настроения хорошо известны. Что касается просоветски настроенных южноафриканцев, то они группировались вокруг общества, которое называлось «Южноафриканские друзья Советского Союза», или просто «Друзья Советского Союза».

Подготовка к созданию общества велась с начала 1920-х годов. Брайан Бантинг дал нам выдержки из писем своего отца С.П. Бантинга к его жене Ребекке в 1923 г. С.П. Бантинг писал из Йоханнесбурга:

«16 апреля 1923. Они хотят, чтобы я создал отделение “Друзей советской России” для ЮА.

15.5.23. Я пытаюсь провернуть трюк с “Руки прочь от России”, но народ реагирует медленно и сонно.

19.5.23. Ты можешь подвинуть идею с Капским отделением Друзей Советского Союза.

23.5.23. Мне до сих пор не удалось заставить кого бы то ни было поработать на Друзей СР.

28.5.23. Мы запустили “Друзей Советской России”, но они очень уж робки» [385].

Общество удалось создать в начале 1930-х годов, с центром в Йоханнесбурге. Большую роль в нем играли выходцы из России.

Поначалу это был скорее клуб для встреч, лекций и организации небольших выставок советских книг и картин в Йоханнесбурге и Кейптауне. Но в годы предвоенной тревоги и усиления угрозы фашизма общество расширило свою деятельность. Еженедельник «Гардиан», который начал выходить в 1937 г., стал печатать многочисленные материалы этого общества об СССР. Жизнь, культура и быт Советского Союза зачастую давались в противопоставлении германскому фашизму, а то и вообще западному образу жизни, и всемерно идеализировались.

Яркий пример — впечатления Билла Эндрюса. Основатель и лидер Коммунистической партии Южной Африки был исключен из нее в 1931 г. Его не просто исключили, а в соответствии с тогдашней политикой Коминтерна обвинили во всех смертных грехах, даже заклеймили как «социал-фашиста» [386]. И он прекрасно знал, что удар нанесен из Москвы, что поведение его врагов в партии было поддержано, а может быть, и инспирировано именно оттуда.

Но в ноябре 1937-го Эндрюс снова в Москве. Политика Москвы и Коминтерна с 1935 г. изменилась. Его пригласили на празднование двадцатой годовщины большевистской революции. Поскольку Эндрюс уже не был членом компартии, для этой поездки его избрали делегатом от кейптаунского отделения Объединенного профсоюза инженеров. Делегация состояла из двух человек. Вторым был Чарльз Адам, цветной, — от кейптаунского Профсоюза работников химической промышленности. Поездку финансировало кейптаунское отделение «Друзей Советского Союза». Эндрюс написал об этой поездке подробный отчет [387]. Опубликовал и обширную статью в газете «Гардиан» [388].

Эндрюс побывал в Киеве, в Кисловодске, на Кавказе, на нефтеразработках в Баку. Его отчет и статья — сплошное восхищение увиденным. О военном параде и демонстрации в Москве по поводу двадцатилетия революции он писал: «Кто может описать колоссальную манифестацию 7 ноября? Слова тут бессильны» [389].

С таким же восторгом писал о заводах, рабочих клубах, колхозах, детских садах, больницах, заводе электрооборудования, доме пионеров, дворце профсоюзов, дворце труда, донецкой угольной фабрике. Восхищался московским метро, футбольным матчем, торжественным концертом в Большом театре, на котором присутствовали Сталин, Калинин, Молотов, Ворошилов и другие лидеры Советского Союза. О положении трудящихся в СССР Эндрюс писал со слов официальной советской пропаганды. Поселок нефтяников возле Баку он назвал «социалистическим городом».

Во время своей поездки в СССР в 1923 г. Эндрюс увидел «много неудовлетворительных черт» [390]. В 1937-м у него не нашлось ни слова критики. Только восхищение. Он утверждал, что видел повсюду только людей довольных, радостных, гордых достижениями своей первой в мире страны социализма.

А Сара Миллин, побывав в Москве и Ленинграде, писала совсем другое: «Я не хотела бы [391] жить в России, какой я видела ее в 1936 г. Я нашла существование там нестерпимо бедным и печальным. Однажды в течение получаса я сидела в машине на оживленной улице, и в течение всего этого времени не увидела ни одного счастливого лица» [392].