– Ну чо, пацан, приплыл, в натуре? – зло спросил он.

Птаха не мог понять, что происходит. За что к нему такое скотское отношение? Какого беса они на него наехали?..

– Натрахался? – подло ухмыльнулся Щавель.

Это он во всем виноват. Птаха ему не нравится, и он решил от него избавиться. Глюка на него натравил Борза. Сейчас ему сделают предъяву, а потом… Птаха даже боялся подумать, что может быть потом.

– А ты хоть знаешь, кого ты трахнул? – спросил Глюк. – Мою жену ты трахнул!

Вот это заява!.. Птаха был в полном психическом нокауте. И ошалело смотрел на бригадира.

– Ну, чего вылупился? – надвинулся на него Щавель. – Совсем на бабах помешался. Косяк за косяком… На правилку будем тебя ставить…

– Да чего там на правилку? – кровожадно усмехнулся Борз. – Мудя ему отрежем, чтобы к чужим женам не лез… Или лучше отстрелим?

Ствол пистолета опустился вниз. Птаха почувствовал, как низ живота свела судорога.

– Чего молчишь? – глядя на него, спросил Глюк.

Птаха и рад был бы ответить, но страх сдавил горло, пережал голосовые связки. Да и с головой проблема. Не сознание, а сплошная вата. Может, мозги парализовало?

– Сейчас я ему член отстрелю, живо заговорит… – Борз шевельнул пальцем на спусковом крючке.

– Да не гони ты! – остановил его Глюк. – Отстрелишь, а дальше? Что, если он ноги двинет?

– Ну и хрен с ним.

– А что мы с него тогда поимеем? На хрена нам жмур, если нам бабки нужны…

Щавель плотную подошел к Птахе, сел перед ним на корточки, заглянул в глаза – как ледяными кубиками душу засыпал.

– Ты слышал? – спросил он. – Тебе Глюк шанс дает… Ты его жену трахнул, рога ему наставил. А он тебе шанс дает… Сколько у тебя бабок?

– П-пя… Пять… Пятьсот, – с трудом выдавил из себя Птаха.

– Пятьсот баксов? – презрительно скривился Щавель. – Этого мало…

– Да ладно, пусть будет пятьсот, – нехотя согласился Глюк.

Птаха закивал. Потянулся к своим штанам, достал оттуда пять купюр, протянул их Щавелю.

И тут же все изменилось – будто кто-то выключил кинокамеру. Вместо того чтобы забрать деньги, Щавель засмеялся. И Глюк с Борзом оскалились. Нет больше в них злости – как рукой сняло.

– Что, братуха, кошмарика поймал? – прикалываясь, спросил бригадир.

– А то! – ухмыльнулся Борз.

– Теперь ты, братан, знаешь, что чувствует лох, когда мы на него наезжаем.

Только сейчас до Птахи дошло, что вся троица пьяна в зюзю. Глюк, тот вообще на ногах еле держался… Экспериментатор хренов!

– Так это вы меня с понтом развели? – улыбнулся Птаха.

И тут же помрачнел.

– А ведь вас грохнуть мало! – во всеуслышание заявил он.

– Чего?! – напыжился Борз.

– А чего слышал! – взвилась Анжела.

Все это время она молчала, носа из-под одеяла не казала. А тут не выдержала – взъелась.

– А-а, – понятливо кивнул Глюк. – Кайф ломать – это западло, базара нет… Короче, Птаха, с меня штраф. Анжелка с тобой на всю неделю остается. Если она этого, конечно, хочет…

– Хочу!

– Тогда без вопросов… Ну все, братуха, мы уходим. А ты давай тут, старайся. Размочаль ее как следует…

– И размочалит! – пискнула Анжела.

Птаха кивнул, соглашаясь с ней. Эта киска будет с ним целую неделю. Семь дней он будет мять эти грудки, эту попку, ходить по грибы, по ягоды в тесную пещерку… От одной мысли об этом его вымпел затвердел и нацелился на Анжелу.

– Давай, старайся, – повторил Глюк и направился к выходу.

В дверях он остановился. Не оборачиваясь, бросил через плечо:

– Ты сейчас с Анжелкой кончай… А завтра на дело. Фраера будешь кончать…

Ну зачем он об этом сказал?.. У Птахи все опустилось – и внутри, и снаружи.

Впрочем, такое положение дел Анжелу не устраивало. Она быстро привела все в рабочее положение.

Это не жизнь, а какой-то кошмар. Птаху снова стащили с Анжелы. Правда, они уже ничем не занимались, а мирно похрапывали в ее постели.

– Подъем, слоняка! – грохотнул над ухом Щавель.

Он стащил его с кровати, поставил на ноги и провел подсечку. Правда, при этом не сразу разжал руки. Поэтому на пол Птаха опускался достаточно мягко.

Спать хотелось жуть как. Время совсем раннее. За окном еще темно. Птаха подложил руку под голову. Пусть хоть ногами пинают, все равно не поднимется.

– Совсем молодняк оборзел, – без всякой злобы сказал Борз.

И в этот миг на Птаху обрушился шквал холодной воды.

– Бляха! – как резаный заорал он и вскочил на ноги.

– Чего орешь? – недовольно посмотрел на него Щавель. – Шизанутый, да?.. Короче, пять минут на сборы. Через десять минут выезжаем. Не успеешь – пеняй на себя…

Птаха даже с восхищением посмотрел на него. Видно, что всю ночь пробухал пацан. Лицо малость помятое, зато начисто выбритое. Вместо перегара запах мускатного ореха и одеколона. И ни в одном глазу. Это ж уметь надо. Птахе до этого далеко, но он научится.

Он встряхнул остатки сна, вытерся полотенцем, быстро оделся – не зря же два года служил в стройбате. Еще оставалось три минуты. Он успел сгонять в их с Тюльпаном комнату, побриться. И ровно через пять минут стоял во дворе дома. Тюльпан тоже не заставил себя долго ждать. Хотя было видно, что ночь у него была веселая…

– Чего так рано? – уже в машине спросил Птаха. – Из больницы же раньше одиннадцати не выписывают.

– А ты уверен, что эти выродки еще там? – спросил Борз.

Было видно, что Щавель рад ему. Зато не очень доволен, что с ним на дело едет Птаха. Все еще не доверяет ему… Зря он так. Птаха докажет ему, что с ним можно делать дела.

– А что, надо узнать? – спросил он.

– Надо, – кивнул Щавель.

– А как?

– Каком кверху…

– Не, ну я серьезно.

– Ты же знаешь, в нейрологическом они. Палата четыреста двенадцатая… Надо было еще вчера посмотреть, да ты, бляха, со своими кустами… Хоть сегодня натрахался?

– Натрахался, – буркнул Птаха.

– На медсестру не полезешь?

– На какую медсестру?

– На дежурную… Надо будет в отделение зайти. Без шума чтобы, без пыли. И насчет Женьки и хмыря пробить. Хотя бы просто в палату заглянуть… Я бы сам пошел. Да меня Женька в лицо знает. И Борза тоже…

– Ну да, точно, она же вас в лицо знает… А зачем ты тогда в регистратуру вчера ходил? А если бы тебя срисовали?