Когда отдышался и промыл заслезившиеся глаза, вспомнил последний визит к психиатру. Вы абсолютно здоровы, сказал врач, миниатюрный дедушка с разночинной бородкой. На зависть. Но вы почему-то все время держите себя вот так, — и он сжал ладонь в кулачок. Учитесь отпускать себя. Найдите место, где вас никто не станет трогать, и пробуйте достигать состояния покоя…

Знаю, сказал ему Знаев. «На свете счастья нет, а есть покой и воля». С тех пор, как Пушкин это написал, прошло сто восемьдесят лет. Десять поколений русских людей повторяют эту фразу. Где он, покой, уважаемый доктор?

Где ж ему быть, как не внутри вас.

А я, видите ли, хочу иметь его снаружи! Внутри меня он есть. Внутри меня — порядок, тогда как вокруг — хаос. Это страшно, доктор. Аз есмь война. Между тем, что снаружи меня, и тем, что внутри. Как мне жить дальше?

Как все живут, так и вы живите.

То есть я должен принять и смириться?

Да. Если не хотите, чтоб дважды в день вас выворачивало наизнанку. Эти ваши приступы… вы ведь не рвотные массы извергаете из себя. Вы извергаете свой внутренний порядок в окружающий вас хаос. Звучит парадоксально, но вполне достоверно. Именно так в данном контексте я бы истолковал ваш недуг. Однако на деле ваш внутренний, метафизический порядок, будучи извергнут, обращается всего лишь в желчь. Ничего другого вы, как существо из плоти и крови, извергнуть не умеете.

Чертов демагог, подумал в тот раз банкир, вкладывая купюры в руку эскулапа. Что ты знаешь о хаосе? Или о покое? Да и о желчи? Что может быть проще, чем отыскать место, где меня «никто не станет трогать»? Если я есть война между одним и другим — значит, война пылает в любом месте, где я нахожусь.

…Ладно, сказал он себе. Войны тоже бывают разные. Вечер не погиб. Черта с два я позволю погибнуть куску собственной жизни! Если получилось так, что сегодня я занимаюсь выяснением отношений со своими бабами, — значит, выясним все до конца.

Вышел из кабинета. Рыжую отыскал на террасе — она стояла, держась за перила, едва заметно покачиваясь, и смотрела, как тонет в темноте лес.

Он потер ладонью лицо, помедлил и сказал:

— Мне надо кое-что тебе рассказать. Кое-что… очень важное.

— Рассказывай, — не поворачиваясь, тихо разрешила Алиса.

— Пойдем в дом.

— Хорошо…

Он включил свет, изучил ее лицо — оно было безмятежным и задумчивым. С расстановкой сообщил:

— Тебе будет неприятно это слышать. Но ты должна дотерпеть до конца. Возможно, когда ты все узнаешь, ты больше никогда не захочешь меня видеть.

Тяжело ступая, он прошел в кухню, принес стул.

— Присядь.

Рыжая повиновалась.

— Тебя… — Знаев сглотнул, — наняли на работу в мой банк не просто так. Тебя наняли, чтоб использовать. Втемную. У меня есть клиент, он же друг молодости… Акционер моей фирмы. Давным-давно, когда я делал банк, он помог мне. Не сильно, по мелочи, но помог. Ты видела его. Ты знаешь, кто он такой. Его фамилия Солодюк.

Девушка осторожно кивнула. Знаев продолжал, делая осторожные, скупые жесты, как будто боялся что-то разбить:

— Он занимается незаконной торговлей наличными. Забирает деньги из кассы моего банка и продает. Это его профессия. В обоснование своих операций он приносит кассиру и тебе — ты ведь контролер — липовые документы. Отчеты о том, что деньги якобы потрачены на приобретение каких-то товаров. На самом деле он ничего не приобретает и не продает. Он продает только наличные купюры. Он очень мне мешает. Я гоню его в дверь — он лезет в окно. Он дерзкий и жестокий человек Чтоб не мозолить мне глаза, он посылает вместо себя своих людей… Исчезнет на месяц — потом опять тянет щупальца… Он знает, что просто взять и сдать его ментам я не смогу. Я никогда никого не сдал ментам. Не так воспитан…

Знаев горько усмехнулся. Бледная Алиса смотрела в собственные колени.

— Я долго думал, как избавиться от него. Я просил, требовал — он кивал, обещал и продолжал. Тогда я решил инсценировать скандал. Нанять на должность контролера нового человека, со стороны. Потом разыграть бурю. Вплоть до подачи заявления в милицию. Приносить в финансовое учреждение поддельные бумажки — это служебный подлог, уголовное преступление… По плану, я собирался вызвать господина Солодюка и объявить, что случилось страшное, что новый человек, контролер — то есть ты, — вскрыл вопиющие нарушения и не может молчать… Я изучаю поданные контролером — то есть тобой — документы и прихожу в ужас от масштабов противозаконной деятельности моего бывшего приятеля. Замять историю не могу — ведь ты человек со стороны, и ты — честный человек… В такой ситуации я, как председатель правления, не считаю нужным покрывать мошенника и навсегда указываю ему на дверь. А главное: на общем собрании исключаю его из числа акционеров за действия, ставящие под угрозу само существование компании… А для чиновников из банковского надзора представляю картину немного иначе: я начальник, я ничего не знал, виноват контролер…

— То есть я.

Знаев угрюмо кивнул.

— Да. Я рапортую о том, что приняты суровые меры. Договор с нечистоплотным клиентом — расторгнут, контролер — уволен. Сам выхожу белым и пушистым…

— Ты собирался меня подставить.

— Да, — сказал банкир. — Я собирался тебя подставить, Алиса.

Рыжая глубоко вдохнула и зажмурилась. Знаев смотрел прямо в ее переносицу. После того, как он во всем признался, легче ему не стало.

— Так, — решительно сказала девушка, глядя в стену. — Мне нужно срочно выпить.

— Водка, коньяк, виски?

— Все равно…

Стараясь не выдать волнения, нарочито точными движениями банкир достал из стенного шкафа бутылку и стакан.

— Лед нужен?

— К черту твой лед, — тихо ответила рыжая и в два сильных глотка выпила серьезную дозу — граммов сто с лишним. Тряхнула головой. Чудные огненные волосы взметнулись и опали.

— Боже, какая гадость…

Знаев повертел в руке стеклянную флягу и объяснил:

— Храню на память. О погибшем друге. Его убили год назад.

Глаза Алисы сильно заблестели.

— Почему все твои друзья — либо сволочи, либо покойники? Либо и то, и другое?

— Тот не был сволочью.

— За что же его убили?

— За то, что не был сволочью.

— А ты?! — горько спросила Алиса. — Что мне теперь думать — о тебе?!

Знаев подумал и спросил:

— Считаешь, я тоже сволочь?

— А ты так не считаешь?

— Нет, — хладнокровно сказал банкир. — Вот если бы я провел с тобой три дня, спал бы с тобой, а потом с легким сердцем подставил и уволил, тогда — согласен, я был бы сволочью.

— Тогда ты был бы конченой сволочью.