Не раздумывая, я рванула на себя дверь конюшни. И в тот же момент — удар по голове… и я провалилась в темноту.

Вокруг все было черно. Сплю я или бодрствую, не знаю. А если сплю, то что мне снится, тоже не понятно. То и дело какой-то стук. Иногда тихая речь. Как будто кто-то плачет. Но ничего определенного. Попыталась открыть глаза — и снова чернота. Но постепенно усилилось и другое ощущение, весьма неприятное: отчаянно жаловался на жизнь мой мочевой пузырь. Все, теперь я точно не сплю.

Как иногда бывает тяжело просто открыть глаза! Кто бы мог подумать. Но мне становилось тревожно, и я заставила себя хоть прищуриться. Это было так же трудно, как пробежать первые три круга в Гайд-парке.

Все расплылось. Я снова моргнула. Зрение понемногу стало проясняться. И теперь стало очевидно, что у меня чудовищно болит голова. Это были не точечные мелкие уколы, как когда насидишься перед компьютером. И не маленький молоток, что стучит в виске. Ощущение было такое, будто мою голову втиснули в мотоциклетный шлем на четыре размера меньше, чем нужно, а до этого меня сутки не кормили. Никогда еще у меня так адски не болела голова. Боль эта отдавалась аж в желудке. Пришлось срочно повернуть голову и дать рвоте выйти наружу.

— Господи! Карл, что ты подмешал мне в пиво? — простонала я, снова откидываясь на спину. В жизни не было у меня такого тяжелого похмелья. Даже после того, как однажды Филлис, Николь и я намешали каких-то коктейлей. Как будто бутылку разбили о голову. Глаза не могу открыть. Анна меня убьет. Нет, это я убью Карла! Вот этот вариант мне больше нравится.

— Карл — это тот белокурый юноша, что сидел с тобой за ужином? — спросил кто-то.

Голос был мне не знаком. Я несколько раз тяжело моргнула, прежде чем картинка у меня перед глазами приобрела более или менее четкие очертания. Никакой Анниной квартиры, никакой елки. Я лежала в каком-то чулане, а напротив меня сидел мальчик. Кажется, тот самый, что поглотил за ужином шесть белых булок. Ах да, я и забыла! Рождество у Анны теперь далеко, наверное, до него сколько-то световых лет.

— Твоего друга тоже зовут Карлом? — дважды повторил мальчик, обходя место, куда меня вырвало.

Хорошо, что я не одна. Я была ему даже рада.

— У тебя будь здоров какая шишка на лбу, — сообщил мальчик.

Глаза у него были большие, синие, с длинными ресницами. Волосы светлые, довольно длинные, но подстриженные, схваченные на лбу повязкой. Одет в сапфирово-синее одеяние, отороченное мехом на манжетах и воротнике. Я видела его раньше! Во сне! Помню! Этого мальчика я видела во сне!

Ну да, мы же в другом времени! Погоня по лесу, старинный город, королевский двор, Ли… Ли!

— Вот дерьмо! — вырвалось у меня.

— Нет. Рвота, — поправил мальчик, глядя на меня, как на сумасшедшую, — ты полоумная или это от удара по голове ты несешь всякий вздор?

Удар по голове? Что еще за удар? Кому по голове?

Я растерянно моргала отяжелевшими веками, оглядываясь вокруг. Чулан? Лабаз? Сарай? Нет, огромный деревянный ящик, продолговатый, похожий на гроб. Кто-то нес этот якобы гроб, ибо он подпрыгивал и раскачивался. Ах да, я ведь собиралась в туалет! И довольно срочно, помнится.

— Стойте! — завопила я. — Тут люди внутри! И мы еще живы!

С трудом, стараясь не вляпаться в собственную блевотину, я приподнялась, села и кулаками забарабанила в стенку ящика:

— Слышит меня кто-нибудь?

Господи, от каждого движения голова болит еще хуже, как будто ее стягивает железный обруч.

— Не шуми! — зашипел принц. — Нас похитили. Лучше лишний раз не привлекать к себе внимания.

— Извини, у меня проблема! Мне срочно надо! — объяснила я и снова забарабанила кулаками в стенку: — Стойте! Остановитесь!

Ящик резко остановился, и я угодила рукавом в дрянь. Но не успела я выругаться, как крышка позади меня откинулась, и кто-то весьма бесцеремонно вытянул меня из ящика за шиворот.

— Эй, полегче! — возмутилась я.

Голова раскалывались, ноги подкашивались. Только бы не рухнуть в обморок, а то наделаю в штаны. Я вцепилась изо всех сил в того, кто вытащил меня из ящика и попутно обтирал облеванный рукав о свою хламиду.

— Уэ! — вякнул неизвестный и выпустил мою шкирку. Я заспотыкалась и стала натыкаться на придорожные деревья.

Тут же меня подхватил кто-то другой и что-то затявкал на незнакомом языке. Пустите меня в кусты! Иначе это будет срам!

— Мне надо отлить! — закричала я, сжимая ноги и хватаясь за живот.

Наконец-то поняли! Засмеялись. И мужчина, который меня держал, пнул меня в кусты.

Не знаю, сколько времени я была без памяти, но за это время изрядно похолодало. Шел снег. И совсем не слегка, не как сахарная пудра, а всерьез валил хлопьями. Я провалилась в сугроб чуть не по колено. Мужской гогот у меня за спиной. Да, и черт с ними. Мне сейчас все равно. Пускай ржут. Мужчин удивительно легко развеселить. Они готовы ржать из-за любого пустяка. Уж по поводу девчонки, которая чуть не описалась, сам бог велел поржать.

Между тем в кустах, пока я оправлялась, мысли мои несколько прояснились. Итак, я в зимнем лесу, во власти незнакомых мужиков, за тысячу триста лет и примерно четыреста пятьдесят миль вдали от Лондона. Самой помереть или пусть эти дикие джентльмены все быстро уладят? Как Фитцмор меня теперь найдет? Снег уже засыпал все следы. А если и найдет, что с того? А если я сама покончу с собой, вдруг я снова окажусь в двадцать первом веке в Лондоне? Ну как в «Дне сурка»? Проснуться бы сейчас у себя в кровати, чтобы все это оказалось только дурным сном!

Грубый мужской окрик. Это меня зовут. Как мило!

— Иду я, иду! — проворчала я, соображая, как мне теперь быть.

Надо оставить какой-то знак, чтобы нас нашли. Но какой? Что я могу оставить? Бумаги и карандаша у меня нет, записку я не напишу. Зато вот что! Тряпки, которые принесла Милдред, настолько велики, что я надела их прямо на мои собственные. Я завела руки за спину, расстегнула крючки на бюстгальтере и незаметно выбросила мое сиреневое неглиже на снег. Такого знака Леандер точно не пропустит.

Я вернулась из кустов и впервые лицом к лицу встретилась с нашими похитителями. Семеро мужчин. Очень страшных мужчин. У каждого на плечах — тяжелая туника, на поясе — кинжал и дубина. На голове у каждого кожаная шапка вроде тех, что носят в фильме «Джаббервоки». Длинные лохматые бороды, как у лондонских бомжей, на которых так страшно смотреть. У них еще в бороде всегда застревает какая-нибудь еда, крошки там всякие, объедки. Маленький принц в деревянном ящике с его королевским одеянием и золотой фибулой, стягивавшей накидку, представлял полнейшую противоположность этим типам. Теперь мальчик стоял рядом с повозкой, которая действительно была немногим больше гроба.

Эти семеро были чудовищны. Как будто нарочно хотели напугать кого-то. А я-то пугалась Фитцмора с его рычанием и кинжалом! Я боялась его, такого красивого, хоть и нечесаного и немного небритого, но такого сияющего! Он красив, как ангел, пусть даже ангел-мститель. А эти семеро — демоны! Черные, бородатые, звероподобные. Химеры на башнях готических соборов и те симпатичнее!