— Она не заметила ничего странного в поведении мужа незадолго до его смерти?

— Нет.

— Он предпринимал попытки самоубийства раньше?

— Насколько я знаю, нет. Но Кельвин все время был глубоко несчастен. Может быть, его это доконало.

Дебора помолчала. Затем тихо спросила:

— Вы думаете, это самоубийство?

Том с минуту внимательно смотрел на нее, прежде чем перевести взгляд на ручей.

— В трудные минуты — да. И считаю себя виноватым.

Она дотронулась до его плеча.

— Нельзя так поступать с собой, Том. В какой-то момент ваш брат сам стал отвечать за себя. Думаю, вам кажется, что вы должны были найти способ остановить его, но у ответственности есть предел. Кельвин сделал выбор. Иногда нам приходится уважать чужой выбор. — Она спохватилась и нахмурилась. — Извините. Возможно, это некстати, но я только что рассказала своему отцу.

— О чем?

— О встрече с вами. Он считает, что это не очень удачная идея.

Том поймал ее взгляд. Ее рука все еще была на его плече. Прежде чем Дебора успела ее убрать, он накрыл ее ладонь своей.

— Скорее всего, ваш отец прав, — сказал Том так тихо, что, если бы они не сидели так близко, она ничего бы не услышала.

Их пальцы переплелись.

— Что между нами происходит? — тихо спросил Том.

Дебора проглотила комок.

— Не знаю.

— Сейчас неподходящее время.

— Очень.

Он притянул ее ладонь к своей груди, и она ощутила биение его сердца, затем медленно, аккуратно положил на скамью. Дебора осторожно переплела свои пальцы с его пальцами.

Ей хотелось встать и уйти. Она думала, что это самый безопасный выход из ситуации. Но она так долго играла по правилам, что безопасность ее больше не привлекала. Существовало слишком много причин, почему ей не следовало держать Тома за руку, не последнее место среди которых занимало благополучие Грейс. Но его кожа была такой теплой, а пальцы такими сильными. Деборе нужен был их покой.

— Проблема с самоубийством в том, — сказал он, — что без записки ничего нельзя доказать.

Дебора не убрала своей ладони.

— А записка есть?

— Нет. Пока нет. Я ищу ее.

— Если бы Селена ее нашла, она бы вам сказала?

— Думаю, ее бы выдало лицо. Селена не принадлежит к женщинам, которые могут что-то скрывать.

— Ваш брат мог оставить записку где-то в другом месте?

— Я проверял его кабинет в школе. Там нет. Есть еще абонентские ящики. Мне все время что-то пересылают. Еще у него было с полдюжины ячеек в разных банках. Я обнаружил только две. У Кельвина были некоторые сбережения. Эти деньги достанутся Селене, и если она продаст дом, то тоже что-то получит.

— Его жизнь была застрахована?

Том погладил большим пальцем ее ладонь.

— Есть небольшая страховка, которая входила в его контракт.

— Не та, которую Селена может получить в случае его смерти?

— Нет, другая. Но и ее не выплатят, если окажется, что произошло самоубийство.

Он посмотрел на Дебору. Ему не обязательно было говорить, что предсмертная записка нужна была ей, а не ему. Ирония этой ситуации отражалась в его глазах.

Дебора понимающе кивнула и прошептала:

— Мне пора возвращаться на работу.

Протянув свободную руку, Том приподнял ее солнцезащитные очки. Он ничего не сказал, просто долго смотрел на нее, прежде чем вернуть очки на место. Затем поднес руку Деборы к своим губам и поцеловал ее пальцы.

Дебора вернулась в машину почти с тем же ощущением утраты, с каким ехала сюда. Тогда она горевала по тому, что было. Теперь она горевала по тому, что могло бы быть.

Ирония была в том, что она и представить себе не могла, что захочет этого.

Грейс решила, что если не станет врачом, то будет писать телесценарии. Именно этим и были заняты ее мысли все утро. Это были сценарии криминальных передач, и ее воображение выдало с десяток разнообразных вариантов. Все они начинались с аварии. Затем смерть и полицейское расследование. Каждая история имела продолжение и окончание.

Гражданский иск. Все должно было уже закончиться. Девочке было намного лучше. Джил знала всю правду, но все равно любила ее. А это значило, что у Грейс был союзник. И за рулем тетиного фургона она проехала без происшествий, хотя думала, что уже никогда не сможет водить.

Затем мама, как бы между прочим, сказала, что люди из окружной прокуратуры могут изъявить желание с ней поговорить.

«Лабиринт». Это слово точно характеризовало аварию. «Лабиринт», а также «шарада», «головоломка» и «ребус». Грейс начинала ненавидеть карточки со словами, мысль об экзамене и сами слова, которые эхом роились в ее голове. Но слово «лабиринт» подходило идеально.

Она никому не позвонила накануне, чтобы узнать домашнее задание, поэтому на уроках отмалчивалась. И вот что удивительно: никто из учителей ее не вызвал. Конечно, ведь она была Грейс Монро, лучшая ученица, у которой непростой период в жизни. Поэтому ее не трогали.

Это дало ей возможность полностью погрузиться в мысли о расследовании окружной прокуратуры. Грейс старалась ни с кем не встречаться взглядом и вышла из класса, уткнувшись носом в книгу, а ее воображение подбрасывало сценарии один ужасней другого. Ее друзья перестали ее трогать, но вместо облегчения девочка ощущала вину и одиночество. Она пыталась думать о своей тете, беременной и незамужней, и о брате, у которого из-за плохого зрения не было друзей. Они тоже были одиноки, но по-другому. Глаза Дилана можно будет вылечить, и одиночество Джил скоро закончится.

Грейс рылась в книгах на нижней полке своего шкафчика, не зная, что ищет, но радуясь, что за это время все пройдут мимо. Вдруг кто-то присел рядом.

— Привет.

Грейс подпрыгнула и, возможно, убежала бы, если бы Даниель не обняла ее за талию.

— Не надо, — сказала Дани. — Пожалуйста. Нам нужно поговорить.

Грейс покачала головой.

— Я не могу, Дани. На следующем занятии контрольная.

Это было неправдой, но одним обманом больше, одним меньше, все равно.

— Тогда за обедом.

— Я не могу, — повторила Грейс, и впервые испытала боль оттого, что отворачивалась от подруги. Даниель была сестрой, которой у нее никогда не было. Когда-то Грейс могла рассказать ей все, что угодно.

— Я знаю о пиве, — тихо проговорила Даниель, — и если ты думаешь, что я буду спрашивать об этом, то ошибаешься. Твои глупые подруги всем об этом рассказывают. Это уже не тайна.