Белянский все же решился и жестом предложил ему сесть.

— Не знаю, что именно вас интересует. С Кириллом Фокиным идет работа. В его машине мы нашли две стреляные гильзы. Провели баллистическую экспертизу. Теперь уже точно установлено, что это он расстрелял того молодого оперативника, который остался в машине, когда все остальные отправились брать подозреваемых. Фокин подъехал, очевидно, заметил незнакомый автомобиль и решил проверить, кто это. А паренек занервничал, за ствол схватился… Фокин его и опередил. И тем самым подал сигнал остальным, в результате чего вышло то, что вышло… А сам просто уехал. Но не учел, что он стрелял из окна, и две гильзы попали в салон. Зато теперь у нас есть железная доказуха.

— Хорошо. А по поводу убийств девушек? Нашли что-нибудь? Он дает показания? Есть хоть что-то?

Белянский тяжело вздохнул. Поднялся и отправился к шкафу, в центральный отсек которого был утоплен телевизор. Белянский взял с полки диск и вставил его в проигрыватель, видневшийся над телевизором. После чего вооружился двумя пультами дистанционного управления.

— Дает ли он показания, спрашиваете… Сейчас я вам покажу кое-что, чтобы вы поняли, с кем мы имеем дело.

Начальник отдела по расследованию особо важных дел городского СК нажал на воспроизведение. На экране телевизора вспыхнула картинка. Комната для допросов СИЗО: привинченный к полу стол, два стула, серые голые стены. Установленная под потолком камера была направлена исключительно на стул, предназначенный для допрашиваемых лиц. В записи на нем восседал плотный светловолосый здоровяк с характерным взглядом исподлобья. Так, почти вживую, Поляков его еще не видел. Белянский принялся проматывать видеоматериал, следя за хронометражом, указанном в верхнем правом углу экрана. Затем нажал кнопку «play».

— Мир это один большой маскарад, — Кирилл обращался к следователю, оставшемуся за кадром. Говорил спокойно, почти снисходительно. — Одежда, голос, жесты, имидж, повадки, даже прическа — все подделка. Каждый из человечков за этим окном пытается слепить из себя кого-то другого, кем он не является на самом деле. Все врут самим себе. Все носят маски. Но у одних под этими масками нет ничего. Пустота, пшик. А у других — такое, что ты понимаешь: на самом деле это была не маска, а намордник. Понимаешь, к чему я веду? Сорви маску, и ты узнаешь, кто перед тобой — волк или овца.

Белянский снова включил перемотку.

— Или вот еще интересный момент… Так, где он… Да, вот, на сорок седьмой минуте.

Забавно дергающееся в перемотке лицо Кирилла замедлилось и заговорило:

— …Какие люди? Какая свобода? Какой выбор? Вы серьезно думаете, что людишкам вокруг нужна свобода? А что такое — свобода? Свобода ходить утром по строгому маршруту в одну сторону, а вечером возвращаться в другую. Раз в неделю, в пятницу, свобода сходить в бар. Заметь: в один бар. Типа в «любимый». Хотя их существует тысячи, но человечек выбирает себе один. Потому что там привычно и безопасно. В стране 140 миллионов человек, но человечек выбирает себе одного, типа, приятеля. Потому что с ним привычно и безопасно… Знаете, есть такие клетки для крыс, где несколько комнат? Крыса может перебираться из одной в другую, возвращаться назад или пойти в третью, чтобы понюхать что-нибудь там. Крыса свободна выбирать. Но крыса сидит в клетке. Вот, что такое свобода. Пара маршрутов и несколько мест — работа, друзья, любимый бар — которые вместе представляют собой одну клетку. Подумай об этом. Всем этим людям не нужна никакая свобода, они даже не знают, что такое свобода. Овца вырастает, чтобы блеять и ходить из стойла на лужок и обратно, пока ее не зарежут на шашлык.

— И кто решает, когда резать овцу? — послышался голос за кадром. Собеседник Кирилла. Поляков узнал голос Гапонова — главный следователь города лично вел допросы подозреваемого. — Кто пастух? Ты?

Кирилл расплылся в издевательской ухмылке.

— Может быть, и я. А кто спрашивает-то? Если срезать с тебя этот кусок кожи на черепе, что мы там увидим? Морду овцы или зубы волка?

Белянский многозначительно покосился на Полякова.

— Ну как, нравится? А вот еще, самое интересное напоследок.

Он промотал запись до момента, когда Кирилл вдруг дернулся и отскочил, свалив ногами стул. Белянский включил воспроизведение, и из динамика телевизора донесся верещащий вой Кирилла:

— Ааа! Уйди! Отстаньте от меня все! Просто уйдите! Аааа! Не хочу!

Он заметался, круглыми от ужаса глазами глядя на стены — словно только осознал, что он в допросной камере, из которой не так легко выбраться. Воя, Кирилл бросился к стене и заколотил по ней основаниями кулаков. А потом вдруг осел на стену и начал сползать на пол. Присмотревшись, Поляков изумленно увидел расплывающуюся под ногами Кирилла лужу.

— Видите? — Белянский ткнул пальцем туда же. — Он обоссался просто. Волк, который может решать, какой овце жить, а какой нет, начал биться в истерике и обмочил штаны, когда у него стали спрашивать про убийства девушек. — мрачно хмыкнув, Белянский покачал головой и заключил: — Он или гениальный актер, который хочет отмазаться от пожизненного, выставив себя психом… или он больной на всю его тупую маньячную башку.

Поляков смотрел на Кирилла, который уже успел забиться в угол, где поджал ноги и животно выл, сотрясаясь от рыданий, и видел совсем другую сцену. Душный июньский вечер, когда 18 лет назад родители 20-летней Маши Золотниковой отправились на поиск загулявшей где-то дочери и нашли ее на дне оврага. Изнасилованную и задушенную поясом от собственного халата. В тот вечер Поляков стоял на краю оврага вместе с другими местными жителями, заледеневшими от происходящего, и слышал дикий плач Золотниковой-старшей, которую от тела дочери оттаскивал смертельно бледный муж. Метрах в 5 от Полякова, среди других, стоял и Кирилл Фокин. Он глазел на дно оврага, созерцая страшную картину, а по его пыльным штанам стекали струи мочи.

— Господи, — тихо сказал Поляков. — Вы даже не представляете… Виктор Яковлевич — вас ведь так зовут? Виктор Яковлевич, я был почти уверен, но сейчас, посмотрев это… Я не просто уверен, я готов дать голову на отсечение. Это не он.

Белянский уставился на Полякова.

— Простите?

— Серийный убийца — не он.

— Что за чушь?

— Вы сами это видели? — Поляков махнул на телевизор. — Когда ему стали говорить про убийства девушек, он обмочил штаны! Вы сами сказали, что он должен быть гениальным актером, чтобы так симулировать. А он не симулирует ничего. Он боится. Он боится так, что обделал собственные штаны.

— Что за… чушь? — снова спросил Белянский, опускаясь в кресло. — Боится чего?

— Настоящего убийцы.

— И… почему?

— Ему было 14 лет, когда начали убивать девушек. И я собственными глазами видел, как Кирилл посреди толпы обмочил штаны, когда увидел задушенную девушку с выколотыми глазами. Он отморозок и псих, он убивал пожилых людей ради их квартир. Он расстрелял опера. Хладнокровно, потому что все эти люди для него — овцы. Но, когда он вспоминает про те убийства, он боится так, что не может контролировать даже мочевой пузырь.