Напоследок умылась. Теперь можно немножко поплавать. Течение медленное, не унесёт. Завертела головой. Ой, а чуть дальше у берега — заводь. А в ней — цветущие белые кувшинки. Красота невероятная!

Не торопясь, наслаждаясь каждым движением, разводя руками воду, поплыла к сиявшим на темной глади белоснежным цветам. Только надо быть осторожной — казалось, что очень легко запутаться в длинных стеблях. А спасать меня тут некому.

Плавать нагой — наслаждение. Река прохладная, прозрачная… От движений рук по ровной глади идет рябь, разбегаются испуганные водомерки, разлетаются стрекозы с синими крылышками, прыскают в стороны мелкие рыбки. Струи ласкают тело, в них растворяешься, становишься невесомой…

Раздвигая покачивающиеся на воде листья, подплыла к ближайшей кувшинке. Нет, не устоять. Принесу её Рейну, покажу Ссэнасс — та наверняка такого не видела. Острые на концах лепестки словно мерцали, светились белым. Как снег в свете луны, как иней или — засмеялась — сахар в серебряной ложке. А внутри цветка — маленькое солнышко из загнутых внутрь ярко-жёлтых тычинок. Точно не устоять. Только нужно аккуратно оборвать стебель. Ну, это ж не просмолённая верёвка — справлюсь…

Заложив цветок за ухо, поплыла назад. Жаль, но пора возвращаться.

Чулки я надевать не стала. Кожа влажная, не натянуть. А ступни — гм-м… конечно, я обтёрла их травой, как могла, — но все равно Рейн, узрев мои ноготки в аккуратных чёрных рамочках из грязи, поперхнулся бы. И фыркал бы потом до вечера. Зато сама — свежая и чистая.

Я радовалась, когда удалось легко — по корням как по ступеням — подняться из оврага. Улыбалась и напевала, идя по тропе назад к поляне. Счастье длилось до тех пор, пока я, огибая очередной вековой дуб, неожиданно нос к носу не столкнулась с рыжим гвардейцем.

— Ньера гуляет?

Невинный, казалось бы, вопрос прозвучал двусмысленно. Может быть, из-за тона говорящего и того, как он буквально ощупывал меня глазами. Взгляд остановился на влажном локоне на шее, рыжий усмехнулся.

— Купались? Ньера ищет любви?

— Ньер, я возвращаюсь на поляну, к мужу. Если желаете, можете меня проводить.

Он словно не расслышал. Заступил дорогу:

— Я тоже купался. И тоже в надежде на любовь. Что скажете, ньера?

Сглотнула. Здоровый, как бык. И такой же симпатичный. Не люблю красных наглых рож. Чуть прищурилась — ой, какая аура нехорошая… плохо дело. Как же я не хочу магичить! Держалась ведь почти две недели! И вот, из-за какого-то озабоченного бугая всё коту под хвост?

Я не боялась. Укол воздушным лезвием в одну из болевых точек — и ему долго будет не до ньер. Но так не хотелось прибегать к магии… Внутри что-то противилось, было ощущение, что, начав колдовать, совершу непоправимую ошибку.

И как тогда?

Подпрыгнув, уставилась за спину рыжему, словно что-то увидела, и махнула рукой:

— Рейн?! Иди сюда!

Он оглянулся. А когда понял, что я обманула, и повернулся снова, меня на тропе уже не было. Хорошо, что стволы дубов такие толстые.

— Ньера хочет поиграть? — Голос игривым отчего-то не казался. — Зря.

И замолчал.

Я, прижавшись спиной к мощному стволу, пыталась сообразить, что делать дальше. Каков мой шанс удрать? Бегает он быстрее…

Оказалось, что не только бегает.

Он вынырнул из-за ствола. Осклабился:

— Оборки юбки торчат. Широкая. — И сделал шаг ко мне.

— Мой муж вас убьёт. — Я говорила, глядя ему прямо в глаза. И верила в сказанное.

На секунду он замялся. Потом крылья носа раздулись, глаза сузились:

— Плевать! Я всегда беру, что хочу. А ты, ньера, будешь молчать! Тебе позор не нужен.

Он не успел меня схватить, хоть и попытался. Рейн возник как из ниоткуда. Прыжком. С поднятой рукой, ребром которой ударил по правому плечу рыжего.

Тот заорал, падая на одно колено. Я еле успела отскочить, иначе б рухнувший гвардеец въехал головой не в дуб, а мне в живот.

— Одна ключица сломана. И надо было сделать это раньше. — Голос мужа был ледяным.

Я ахнула, когда Рейн поднял руку второй раз и ударил снова:

— Вторая сломана.

И занёс руку снова. Посмотрел на меня:

— Сита, он к тебе прикоснулся хоть пальцем?

Я замотала головой:

— Нет, ничего не было. Рейн, не надо! Хватит!

Взгляд мужа был чёрным, нечеловеческим. По скулам ходили желваки. Рейн с видимым усилием и каким-то сожалением опустил руку. Взглянул вниз, под ноги, где на сухих дубовых листьях корчился рыжий. Поймав взгляд мужа, несостоявшийся насильник сглотнул и замер, как испуганный зверёк, увидевший коршуна. А потом заскулил… Ох, как я его понимаю… мне сейчас тоже было страшно.

— Сита, идём.

Холодным ровным голосом. Не предложение, не просьба — приказ. Руки муж мне не предложил. Да я и не хотела. Повернулся спиной и зашагал прочь.

Подняла упавшую на землю кувшинку. Из помятого цветка, как слеза, на руку мне выкатилась одна капля. Поднесла её ко рту и слизнула… Воды Сораны, богиня Виарна — помогите нам!

Вечером, в трактире, он заговорил сам.

— Видела?

— Видела что, Рейн?

— То. Я опасен. Я чуть его не убил. Ведь второй удар был лишним. А я — больше того! — хотел ударить в третий раз, чтобы перебить гортань. И, если бы ты на это не смотрела, ударил бы. И убил. Понимаешь?

— Что с ним теперь будет? — спросила я.

— Вылечат, выгонят, накажут. А я сам не досмотрел… и зря отпустил тебя одну.

— Я бы справилась, но пришлось бы колдовать. А я не хочу пока трогать ту магию. Мы оба ещё светимся.

— Та магия… Сита, я боюсь. Я думаю… — Он сглотнул и замолк.

— Что, Рейн? Что ты думаешь? — Хорошо, что он наконец заговорил. Лишь бы не замолчал… Я должна знать, что его мучает.

— Смотри, Сита. Пояс забрал душу Пожирателя, так?

— Ну да. Душу, разум… Назови, как хочешь. Всё равно это точно выяснить невозможно.

— Но, помнишь, мы с тобой сомневались, хватит ли у артефакта и твоего заклинания силы, чтобы засосать всё? Вытянуть всю черноту из эктоплазмы? А что, если её не хватило?

Тогда… тогда… тогда выходит, что этот остаток, чем бы он ни был, сейчас в Холте. Ведь именно он получил большую часть этого облака… И, если это так, то может статься, что вспышки гнева обусловлены не только тем, что психика разбалансирована из-за поглощения организмом ударной дозы магии… Может статься, что в муже свернулось змеёй и ждет своего часа одно из чёрных щупалец Пожирателя.

И, похоже, Рейн всерьёз боится, что однажды это чёрное возьмёт верх.