Он поднял ее на руки — она была легкой, как перышко. Его пронзило ощущение ее физической слабости, вызвав целую бурю чувств: безумный страх за нее, ведь на ее жизнь дважды покушались, и желание ее защитить, сильное, как никогда прежде, — примитивная, железная решимость обеспечить ей безопасность любыми средствами. Никогда его чувства не были так мощно сконцентрированы лишь на одном: видеть ее, слышать, обонять, осязать…

Он перенес ее в спальню и осторожно поставил на ноги у кровати, вслепую одной рукой отодвигая одеяло и не переставая ее целовать, движимый неутолимой жаждой, которой не знал раньше. Ее теплые губы, терзаемые им, безумствовали так, словно она испытывала ту же жажду.

Но этого им становилось уже мало: она расстегивала его ремень, а он чуть ли не рвал пуговицы на ее пижаме, стремясь скорее смести все барьеры, их разделяющие; наконец она со стоном нетерпения прижалась к нему обнаженной грудью, затвердевшие соски обжигали — и внутри у него разгоралось такое пламя, что он, не в силах сдержаться, присоединил свой из глубины идущий низкий стон к ее страстному голосу.

— Боже, Джоанна… Как я хочу тебя… — Он едва узнавал себя. Будто до этой минуты в его жизни не было ничего. Ее глаза блеснули, она потерлась грудью об его грудь, и ему показалось, что он вот-вот взорвется от наслаждения.

Ему хотелось на нее смотреть долго-долго — уложить ее, обнаженную, и смотреть, смотреть и смотреть, запоминая каждый дюйм, каждый изгиб ее прекрасного тела, но потребность полностью слиться с ней была куда более настоятельной. Он потянул поясок пижамных брюк, и они упали к ее ногам, а ее нежные пальчики, не теряя времени, ловко расстегивали ему джинсы.

Это интимное касание заставило каждый его мускул напрячься в сладостном предвкушении, а потом она прижалась к нему мягким шелковистым животом, и его пронзил приступ чистой и мощной страсти. Она переступила с ноги на ногу, пытаясь избавиться от носков, и это ее почти неуловимое движение стало последней каплей. Поток неистового желания перехлестнул все возможные и невозможные преграды, затягивая их в свои водовороты.

Отшвырнув в сторону такую неуместную сейчас одежду, Гриффин поднял Джоанну и нежно опустил на кровать. Освещенное лампой, тело ее было прекрасно, еще прекраснее, чем он думал. Джоанна, стройная, тоненькая, с небольшой упругой, красивой формы грудью и мягко закругленными линиями бедер — воплощенная женственность. Глаза, влажные и слепые от страсти, мерцали, губы чуть распухли от его поцелуев.

Ему хотелось рассказать ей, какой он ее видит и что чувствует. Ему хотелось сказать, что он никогда не видел никого прекраснее, что он не может ни о чем думать, так его влечет к ней. Но язык его не повиновался ему.

Зато говорили его губы, говорили его руки. Он покрывал поцелуями ее лицо, шею, гладил ее теплые, упругие груди, чуткими пальцами тревожил твердые розовые соски; потом повторял путь своих рук губами, и желание переполняло его. Он слышал, как бьется ее сердце — так же сильно и быстро, как его; она учащенно дышала, и порой с ее губ срывался слабый стон. Желание разгоралось все сильнее, и сдерживаться дальше он уже не мог. Обуревавшие его чувства выходили из-под контроля, а тело жаждало иных утех.

Его рука скользнула вниз, к ее гладкому шелковистому животу; ощутив предвкушающий трепет, спустилась еще ниже и, поблуждав в нежных светлых завитках, нашла увлажнившееся, ждущее его лоно и стала нежно ласкать. Ее бедра с готовностью приподнялись ему навстречу, она чуть вскрикнула.

Гриффин со стоном проник в нее. Она обнимала его и слегка царапала ногтями спину и плечи, и это казалось ему восхитительным. Ее глаза потемнели от страсти, тело медленно и как бы неохотно раскрывалось, принимая его, и это неторопливое слияние было исполнено бесконечного наслаждения. Ему хотелось раствориться в ней, слиться с ней воедино, дышать в одном ритме, не различая, где кончается он и начинается она.

Он начал двигаться, сначала неспешно, и ее тело чутко отвечало ему. Ее стоны и всхлипы подстегивали, ритм его движений все учащался, она крепко вцепилась пальцами ему в плечи, метаясь и изгибаясь под ним. Лицо ее, освещенное пламенем страсти, было прекрасно.

Их словно бы уносило бурей — бурей их собственных необоримых и упоительных ощущений в океан чувственности, и, не сопротивляясь, они плыли к вершине наслаждения, которая все приближалась. Джоанна вскрикнула, и ее последнее содрогание отозвалось в нем вспышкой столь ослепительной, что он перестал видеть, слышать и чувствовать что-либо, кроме мощи собственного блаженного освобождения.

— Как ты молчалива, — произнес Гриффин.

Джоанна открыла глаза; опершись на локоть, он спокойно разглядывал ее. Она и не заметила, когда он успел укрыть их одеялом, — и теперь мирно дремала в теплом коконе из одеяла и его объятий, слушая отдаленный грохот прилива, бьющегося о скалы.

— За последнее время я сильно изменилась, — пробормотала она, еще не совсем проснувшись. Она не могла понять по его лицу, беспокоит его ее молчаливость или он просто констатирует факт. Лицо было серьезно, темные глаза — черные? синие? — не отрываясь, смотрели на нее.

— Ты… всегда такая? — спросил он чуть напряженно.

Джоанна немного подумала, удивленно подняв бровь. Что он, собственно, хочет узнать? Для некоторых мужчин предшествующий сексуальный опыт женщины — это тема, которую нельзя затрагивать, другие же, наоборот, хотят изучить каждую главу, каждую строчку — и чтобы сравнение с предыдущими любовниками было непременно в их пользу.

— Я была постоянной подругой моего школьного возлюбленного три года, — тихо заговорила она. — Два последних года в школе и первый год в колледже. И только в колледже мы легли в постель, и… у нас не вполне получилось. В самом деле, — она чуть улыбнулась, — я совершенно не понимала, о чем весь этот неоправданный шум. Я не знаю, действительно ли мы оказались в этом смысле несовместимы, может быть, мы просто были молоды. У него, скорее всего, было не больше опыта, чем у меня. Так или иначе, со временем лучше не стало, во всяком случае мне. И, вероятно, такое отсутствие у меня энтузиазма было замечено и неприятно поразило моего парня. Так что через полгода мы уже расстались. О своем следующем романе я уже рассказывала. Он, если ты помнишь, был неудачным и длился всего несколько месяцев. Поэтому я просто не знаю, насколько мне свойственна молчаливость во время столь бурной ночи.

Он глубоко вздохнул.

— Я никогда не понимал, что значит сходить с ума от страсти — до сегодняшнего дня.

Свободной рукой он отвел прядь волос с ее лица и нежно погладил по щеке.

— Мы подходим друг другу, правда? — по-прежнему очень серьезно сказал он.

Если даже простое поглаживание щеки пробуждало в ней желание — то это настолько само собою разумелось, что Джоанна только слабо улыбнулась.

— Да. — И добавила:

— Ты тоже не много говоришь. Ты всегда такой?

— Нет, — просто ответил он. Джоанна ждала, наблюдая за ним.