Он прислонился щекой к ее щеке.

— Я не забуду все. — И прошептал: — Орррнеллла!

— Ее здесь нет! Здесь только я, Вера!

— Я не помню зла, — сказал он зачем-то.

Они по-прежнему держались щека к щеке, и она чувствовала нежность его кожи, словно борода у него не росла — или действительно не росла?

— Скажи, ты спал с моей подругой?

— Я не знаю твоих подруг.

— Ты видел ее здесь… В первый раз… Зоська… Она учится в медицинском институте…

— Я не помню.

Здесь самообладание вновь покинуло ее. Вера оттолкнулась от него и, закрыв лицо руками, сквозь зубы стала говорить, что он врет, что подруга ей во всем призналась, что он переспал со всем институтом!

— Я не помню, — еще раз сказал он. — Твой талант улетучился из раны на ноге. Ты ни в чем не виновата.

— Убирайся отсюда! — Она отняла руки от лица, и глаза ее были страшны.

— Убирайся немедленно!!!

Он ничего не ответил, поднялся и тотчас вышел из комнаты.

Ее реакция была незамедлительной. В чем мать родила, она бросилась за ним с криком «Подожди!». Но его уже не было в квартире, лишь пряный запах облачком завис в прихожей…

Возле подъезда он встретил Рыжую, которая, встряхнув волосами, обратилась к нему кокетливо:

— Студент Михайлов!..

— Да? — остановился он, в недоумении рассматривая его окликнувшую.

— Вы меня не помните, студент Михайлов?

Он растерянно пожал плечами.

— Я у вас пункцию брала… Я еще не сделала вам анестезию, а вы и глазом не моргнули?

— Не помню.

— А потом мы с вами были в этом доме. Тоже не помните?

— Мне кажется, — сказал он вдруг, — мне так кажется, что вас ждет впереди большой огонь!

— Какой огонь? — спросила Зоська и закашлялась от неожиданности.

— Я не знаю, какой, но он вас ждет.

После этих слов молодой человек пошел своей дорогой, а Рыжая заплевала ему вослед и заговорила громко:

— Типун тебе, идиот, на все места! Ну надо же быть таким дебилом! Олигофрен!!!

Он ничего не слышал, Рыжую уже не помнил, впрочем, как и другое зло, шел по дороге и жалел, что небо нынче не голубое…

Зоська нашла Веру в совершенно невменяемом состоянии. Девушка стояла на кухне и смотрела сквозь окно в спину студента Михайлова. При этом она оставалась совершенно голая, вся в мурашках и совсем не обращала внимания на соседа, шестидесятилетнего старика Козлова, который пил чай и, поедая размоченные в нем сушки, глядел на Веркины ягодицы.

Старик жалел, что на правом глазу у него катаракта, а еще он завидовал, что у богатых есть деньги и они могут купить себе средство для жизни своего причинного места. Его же причинное место издохло пару лет назад в светлый праздник Восьмого марта, когда он, нагулявшись и напившись до смерти, переночевал в сугробе, во дворе собственного дома.

— А ну, пшел отсюдова, козел старый! — прокричала Зоська. — Ишь, как в театре расселся!

Старик Козлов был не робкого десятка, а потому сидел на месте не шелохнувшись.

— А что ты, Зосенька, кричишь! Сижу, никого не трогаю… А что такого с ней будется, если мой глаз один и поглядит?

— Ну, ты… — Рыжая не нашлась, что ответить, скрипнула зубами, подошла к подруге и, накинув Вере на плечи халат, также посмотрела вслед удаляющемуся студенту Михайлову. — Все, хватит! — вскричала Зоська, отчего старик Козлов выронил баранку, которая нырнула в стакан, выплеснув из него брызги, которые обожгли пенсионеру подбородок. — На кого ты похожа! — продолжала натиск Рыжая. — Синяя, как курица! У тебя самое что ни на есть физическое истощение!..

Зоська потянула подругу за плечи и провела через кухню в комнаты, при этом обожженный старик Козлов вытянул шею, пошире раскрыл глаза, и перед ним пролетела мгновением райская бабочка.

Когда молодухи скрылись в своих комнатах, старик взвыл коротко и закричал:

— У меня день рождения в воскресенье! Подарите таблетку-у-у!!!

Еще он вспомнил позапрошлогодний сугроб и жизнь как понятие, ускользающее из понимания, к нему относящееся лишь косвенно. Старик Козлов подумал, что скоро умрет…

— …он меня даже не вспомнил! — тормошила Рыжая Веру. — Чего ты хочешь, уродов наплодить?

Вера молчала, стиснув губы до синевы.

— Верка, я же тебя люблю и желаю только хорошего!

Зоська обняла подругу и вдруг зарыдала, да так горько, как будто флюиды старика Козлова вдохнула.

— Да что ж нам, бабам, так достается всегда! — заголосила она пожарной машиной, отчего Вера встряхнулась и посмотрела на Рыжую с удивлением. А та вопила искренне, с покрасневшим помидорным лицом, с растекающейся по помидорным щекам тушью:

— Нету жизни-и-и!!! Не могу!!! Хочу любить!.. Хочу мужика каждую ночь!..

— Я готов! — вскричал старик Козлов, но его не услышали.

— Надоели сны! — продолжала причитать Зоська. — Хочу прилипнуть к нему ночью!..

— К кому? — изумилась Вера, впервые наблюдая подругу в таком состоянии.

— К мужику-у! — У нее текло из глаз и из носа. — Постоянному!.. Пусть плюгавый, но пусть мой будет!

Старик Козлов был готов на жертвы. Он встал на трясущиеся ноги, выпрямил спину, насколько было возможно, и заковылял к комнатам девиц.

— Но меня не любят мужики! — проплакала откровенно Зоська. — Спать — спят, но не любят!!!

— Все у тебя еще будет! — тихо произнесла Вера и прижалась к подруге что есть силы.

В этот момент двери открылись, и ввалился плачущий старик Козлов.

— Да я, я, — силился сказать пенсионер, заикаясь захлебываясь слезами.

— Я г-г-готов!.. В-вот!..

— Что готов? — осеклась Зоська.

— Как что? — взрыднул старик Козлов. — Счастливыми вас сделать… Об-бе-их!..

Здесь Зоська вырвалась из объятий Веры и поехала на пенсионера грудью вперед!

— Сейчас я тебя осчастливлю! — приговаривала Рыжая, надвигаясь тяжелым танком.

— Чего ты!.. — Здесь старик испугался и изготовился к отступлению.

— Да ладно, Зось! — улыбнулась Вера.

— Я ему покажу таблетку!

Рыжая ухватила старика Козлова за шею, притянула к себе и засосала в губы с такой истовостью, что у пенсионера от ужаса отказали ноги, а на пятнадцатой секунде он был уверен, что задохнется насмерть.

Вера хохотала, хотя и знала, что это только минутная передышка, что скоро ей опять станет невмоготу, но пока она смеялась отчаянно, стараясь отодвинуть это «невмоготу».