Отец Василий. Верховный инквизитор челябинской паствы. Личность в чем-то известная ничуть не меньше, чем Мать Евфросиния. Первый кандидат на место престарелого митрополита Петра. Большая шишка. И непонятно, что он тут делает. Верховный инквизитор не ездит на задания вместе со своими рядовыми коллегами. Или на этот раз ради столь важной персоны, как Ирина, было сделано исключение?

Скорее всего.

А вот те пятеро в военной форме и с автоматами — тоже исключение? С каких это пор инквизиция использует армейские подразделения в качестве личной охраны? У белорясых и свои силовые отряды имеются. Зачем им армейцы?.. Разве что только как символ того, что армия отныне целиком и полностью подчиняется церкви.

Хорошо еще, что из Управления никого нет, иначе я бы так просто не отделался. Нашли бы. Армейские ребята и церковная служба безопасности, конечно, тоже парни не промах, но они специализируются немного на других задачах: защита периметра, подавление бунтов, работа с еретиками. Они сильны в коллективе и против коллектива. Но на одиночек, особенно на одиночек, имеющих за плечами благоприобретенные в учебке и подкрепленные многими десятками вылазок в старый город навыки, охотятся лучше всего такие же одиночки. То есть ребята из Управления разведки и зачистки.

Они бы меня почуяли. Они бы меня выследили.

И хорошо, что здесь их не было.

Но, как бы то ни было, если сначала меня и посещали мысли о том, что Ирину, в принципе, можно было бы отбить, то теперь я от них благополучно избавился. Пять автоматных стволов — очень хороший довод в пользу похитителей.

Проводив взглядом кавалькаду отъехавших от дома машин, я спустился вниз. Оправил снаряжение, затянув перевязь поверх куртки. Бессильно пнул брошенную одним из инквизиторов пустую бутылку из-под дешевого пива. И сел на старую, помнившую еще, вероятно, дни до Гнева, лавочку.

Надо было подумать. Прежде чем совать голову в пасть льву, сначала нужно было хорошенько подумать…

Вопрос был не в том, что мне делать дальше, — в этом сомнений не возникало. Проблема крылась в том, что мне нужна была помощь. Но кто, кто мог ее мне оказать?

Случись это неделей раньше и имей это предприятие иные цели, за мной было бы все Управление. Я мог бы обратиться к шефу. Мог бы просить любого. И любой… ну, почти любой мой коллега не счел бы за труд встать рядом со мной.

Но то было неделю назад. А сейчас…

Кто согласится поставить себя на одну планку со мной? Кто согласится выступить против церкви? Кто?

Семен, Ромка, Виталий, Митяй, Руслан… Я мог позвонить любому из них. Объяснить сложившуюся ситуацию. Просить помощи. И, быть может, кто-нибудь из них мне и поверит… Но мог ли я доверять им? Сейчас, когда на кону стоит весь мир, когда меньше чем через два дня грядет новый День Гнева, когда в опасности жизнь Ирины, мог ли я доверять им?

Просить о помощи шефа? Пусть раньше он в меру своих сил и пытался прикрывать мою задницу от церкви, но сейчас, после того как он видел тьму в моих глазах, после того как на моих глазах он пытался звонить по трем девяткам, после удара по затылку… Бесполезно.

Капитан Дмитриев с третьего юго-восточного поста? В прошлом году я спас ему жизнь, когда во время очередной атаки периметра на пулеметную вышку запрыгнул вампир. На память о том дне у меня остались два рваных шрама на плече, а у тогдашнего лейтенанта Дмитриева — дыра между зубами. Я мог бы просить его вернуть долг, но это значило бы не только разрушить ему жизнь и карьеру, но еще и заставить глубоко почитающего Господа человека предать свою веру. И я не был уверен, что он согласится. Но и обвинять его не мог. В конце концов, дело спасения души всегда превыше спасения тела.

Об остальных нечего было даже и думать. Сосед Женька, с которым мы когда-то вместе учились, но вот уже три года не обмолвились ни словечком, довольствуясь при редких случайных встречах одними только молчаливыми рукопожатиями. Виктор Викторович — инструктор рукопашного боя, списанный из рядов нашей поголовно выпивающей армии за исключительное даже по армейским меркам пьянство. Редкие и случайные знакомые, в большинстве своем не имеющие ни малейшего понятия о том, с какой стороны надо браться за пистолет.

Нет. Все это бесполезно. Фактически есть только один человек, которому я сейчас могу доверять. Только один…

Я встал. Еще раз пнул завертевшуюся на месте бутылку. И, перейдя на бег, нырнул в затянутый полумраком узкий переулок.

* * *

Темный, не затронутый ни единым пятнышком света силуэт старой кирпичной пятиэтажки выглядел совершенно обычно. Ничего необычного я не заметил. Засады тоже не чувствовал… Впрочем, что это за засада такая, если ее чувствуешь с ходу?

На всякий случай я все же обошел дом вокруг. Прислушался. Принюхался. Присмотрелся. Нет. Ничего необычного. Обычные звуки спящей мертвым сном околопериметральной зоны, вездесущий запах помойки и ползущие в лунном свете тени.

Напротив темного провала подъезда все еще тлели угольки костра. Там же, завернувшись в старый потертый плащ, дремал известный мне любитель домашних животных. Судя по всему, прошедший сегодня ночью дождь его нимало не беспокоил и всякой крыше над головой он предпочитал костер и вот этот драный плащ.

Я прокрался мимо и, держа на всякий случай руку неподалеку от заткнутого за ремень пистолета, вошел в непроглядную тьму подъезда. Внутри действительно было темно. Отсутствие электричества в этом районе вкупе с заколоченными фанерой окнами света не добавляли, и потому идти приходилось практически на ощупь.

По скрипучей деревянной лестнице я поднялся на чердак. Толкнул то нечто, что должно было, по-видимому, являться дверью. Остановился, бессильно тараща глаза во тьму, и позвал шепотом:

— Эй, есть кто-нибудь дома?.. Иван?.. Молчание.

— Хмырь, это я. Ты здесь?

После давящей тишины тихий щелчок зажигалки показался мне громом небесным. Я вздрогнул и с трудом подавил желание выдернуть из-за пояса пистолет. Маленький танцующий огонек вырвал из мрака зыбкие очертания ближайших предметов, высветил хмурое человеческое лицо и холодно блеснул на практически упершемся мне в грудь двуствольном обрезе. Пальцы Хмыря неподвижно застыли на курках.

— Хух… — только и сказал я, инстинктивно прикидывая, в какую сторону легче всего будет падать.

Обрез опустился и исчез в комьях старого тряпья, заменяющих бывшему инквизитору постель. Огонек зажигалки на мгновение коснулся тотчас же зардевшегося фитилька свечи и угас.

— Ну и какого, спрашивается, черта ты приперся сюда посреди ночи?

Не обращая внимания на недовольное лицо Хмыря, я невозмутимо плюхнулся в кресло:

— И я тоже рад тебя видеть, Иван. Некоторое время он хмуро смотрел на меня. Потом встал. Почесал живот.

— Молодец, — буркнул он. — Уел меня все-таки… А теперь брысь с моего места. Вон, сядь на стул.