Причины, по которым члены партии могли подвергнуться преследованию, можно было разделить на четыре категории: социальное происхождение или политическая деятельность в прошлом; связи с арестованными членами семьи, друзьями или наставниками; идеологические ошибки; несчастные случаи на производстве, нарушения правил техники безопасности и проблемы, связанные с производством. Все заводские парткомы соблюдали определенную процедуру, которая предполагала соответствующие действия. Например, от членов партии требовали написать заявление, если они подозревали кого-то во «вражеской» деятельности или вредительстве, если услышали подозрительный разговор, узнали об аресте родственника, друга или наставника, а также, если получили компрометирующую информацию на кого-либо. Заявитель мог написать о себе самом или о других, такое заявление имело форму личного признания, обвинения, слуха или даже подозрения, не подкрепленного фактами. Не предполагалось никаких негативных последствий, если сведения, изложенные в заявлении, не будут подтверждены доказательствами, но если заявление не было написано, то последствия были неизбежны. Например, недонесение об аресте родственника являлось основанием для исключения из партии и даже для ареста. Это был мощный стимул для доносительства, главное — защититься от последствий недонесения. В течение 1937 и 1938 годов во все инстанции НКВД и партии посыпался шквал подобных заявлений. Их рассмотрению заводские парторганизации посвящали уйму времени.

На заводах структура членства в партии представляла собой пирамиду, вершиной которой была первичная парторганизация, а основанием — цеховые комитеты. Партком являлся выборным органом из 10-15 человек, и был верхушкой пирамиды, представлявшей всех заводских членов партии. Члены партии имелись во всех структурах завода: среди рабочих, мастеров, начальников цехов, в дирекции. На заседаниях парткомов и общезаводских собраниях, где присутствовало от десяти до сотен человек, были представлены разные, даже противоположные, интересы. На крупных и значимых заводах было несколько сотен членов партии; на более мелких предприятиях — ни одного. На машиностроительном заводе «Динамо», где было занято около 7 тыс. рабочих в 18 цехах, насчитывалось 700 коммунистов и кандидатов в члены партии. На фабрике «Трехгорная мануфактура» работало более 500 членов партии.

Цехкомы и парткомы обсуждали заявления на собраниях, которые напоминали судебные процессы. Члены цеховых комитетов первыми знакомились с обвинениями и решали, что надо предпринять. Затем партком рассматривал их решение и представлял дополнительные свидетельские показания и «доказательства». Секретарь парткома предъявлял обвинения. Обвиняемый или обвиняемая сами себя защищали, другие члены парткома задавали им вопросы. Партийный секретарь высказывал свое мнение, и в конце собрания члены партии голосованием принимали решение. Однако не существовало правил, которые бы регулировали процедуру представления доказательств. При рассмотрении дел опирались на слухи. Очень часто вопросы были откровенно предвзятыми, а члены парткома агрессивно настроены. И поскольку один «процесс» следовал за другим, отношения между самим членами парткома были очень сложными: они сами оказывались то в роли присяжного заседателя, то обвинителя, обвиняемого; соседствовали чувства враждебности и союзничества, переплетение которых создавало атмосферу напряженности. Арест органами НКВД каждой новой жертвы вынуждал парткомы снова и снова устраивать проверки среди коллег арестованного его подчиненных и начальников. Таким образом, с 1937 года процесс запускался изнутри; «террор» на предприятиях стал самообразующимся и самовоспроизводящимся процессом.

Эта глава написана на основе стенографических отчетов заседаний парткомов за период с 1937 по 1939 годы на пяти московских промышленных предприятиях, это: машиностроительный завод «Динамо», металлургический завод «Серп и молот», станкостроительный завод «Красный пролетарий», ликероводочный завод и текстильная фабрика «Трехгорная мануфактура». Показана практика деятельности организаций как своего рода движущей, силы, переносящей целые коллективы в фантасмагорический мир населенный врагами и вредителями.[61] Стенографические отчеты, дословно фиксировавшие на собраниях каждое слово, позволили услышать выступления давно ушедших людей, понаблюдать, как менялись их взаимоотношения, проследить их судьбы. Происходившее на этих заседаниях дает представление о конфликтах, дружеских связях и обидах, из которых складывалась повседневная жизнь и политическая культура на заводах. Они показывают, как члены партии переходили от стадии обвинений к встречным обвинениям со стороны обвиняемых, от исключения из партии отдельных ее членов к коллективному хаосу и истерии. Иными словами, как сами люди активно организовывали действо и реагировали на события, которые были одновременно их коллективным творением, но в то же время выходили из-под их контроля.

Весной 1937 года члены партии на заводах начали проверять старые документы и протоколы собраний, чтобы «разоблачить врагов» в своей среде. Еще в конце осени 1936 года даже прежняя оппозиционная деятельность не являлась достаточным основанием для исключения из партии. Многие члены партии некогда были активными участниками оппозиции, некоторые из них даже были исключены, а затем снова восстановлены. Теперь доказательство прошлой оппозиционной деятельности, которое раньше являлось лишь поводом для сомнений, стало решающим критерием для исключения. Члены партии оценивали друг друга по степени «героизма» биографии, что подразумевало принадлежность к рабочему классу или бедному крестьянству полную непричастность к политической оппозиции и «прозрачность» родственников, которых могли похвастаться тем же происхождением и политическими взглядами. Любой, чьи биографические данные не соответствовали жестко установленным критериям, мог подлежать исключению из партии и увольнению с работы, независимо от того, насколько он был преданным, работящим и самоотверженным человеком. Однако чем дольше человек состоял в партии, тем было труднее сочинить «незапятнанную биографию». Парткомы начали проверять деятельность людей во время Гражданской войны, а также их возможную принадлежность к другим политическим партиям, таким как Бунд (еврейский рабочий союз) или эсеры (социалисты-революционеры). Несмотря на то, что партийные евреи раньше состояли в Бунде, который официально слился с партией большевиков в 1920 году, принадлежность к этой партии в прошлом теперь была основанием для подозрений. Фактически любое из нижеприведенных событий биографии бросало подозрения на члена партии: