на то, что близилось окончание ярмарки? Драгоценности и самоцветы манят девиц, не знающих стеснения в деньгах; на Торге можно спокойно провести чуть ли не весь день, и в детинце ни у кого это не вызовет никаких подозрений. К тому же вряд ли князю, занятому встречей с купцами, сейчас есть дело до того, чем развлекает себя его жена.

Конечно, делать покупки будет только Тора, а путь Гесты лежал на богатый постоялый двор. Через служанку казначей отсчитывал его хозяину приличную горсть монет лишь для того, чтобы тот придержал для него лучшую комнату. Там Геста уже несколько раз встречалась с ним. Такие предосторожности не были лишними: в детинце слишком много чужих глаз и ушей. По городу их тоже достаточно, но зато скрыться среди остального люда гораздо проще.

С Торой они разошлись на Торгу. Геста обогнула рыночную площадь и, оставив лошадь у коновязи посторонней харчевни неподалеку, прошла витиеватыми закоулками к постоялому двору «Княжеский герб». Он считался одним из лучших в Кирияте: в отличие от многих, стоял не на дальних кругах, а почти в самой середке. Через приоткрытую заднюю дверь Геста скользнула внутрь – так она поступала всегда, чтобы не мелькать перед глазами горожан, которые могли ее узнать.

Тут же нос забили плотные запахи вареной телятины и чеснока. Где-то неподалеку от входа в харчевню визгливая подавальщица громко переругивалась со стряпухой. Геста осторожно поднялась по лестнице, ведущей на второй ярус. Ступени, как назло, отзывались на каждый шаг легким скрипом. В зале раздавались громкие мужские голоса вперемешку с тонкими игривыми женскими. Вот уж когда, а во время Торга шлюхам особо сладко живется. Они заполонили все вокруг: харчевни, постоялые дворы. Самые дешевые толклись на пристани и встречали там изголодавшихся после долгого плавания мужчин. По окончании Торга они снова расползутся по своим норам. А сейчас стража и сам князь закрывали на них глаза. Нужно же купцам и торгашам развлекаться по вечерам.

Самая дальняя комната пустовала, как всегда. Последний раз оглядевшись по сторонам, будто кто-то мог ее подкараулить, Геста открыла дверь и вошла. Внутри было темно и пахло влажной пылью – видно, служанка только утром помыла полы. Прекрасно зная, где стоят добротная кровать и стол с двумя резными лавками, Геста уверенно подошла к окну и распахнула ставни. Через мутные стекла – на прозрачные хозяин даже зажиточного двора не желал тратиться – в комнату тут же пробился свет, но запутался в тяжелых занавесях, а потому все вокруг окуталось красноватым полумраком. Геста хотела было зажечь лучину, но передумала. Она скинула плащ, пригладила растрепавшиеся волосы и немного постояла, наблюдая за кипящей, словно молоко в огромном котле, жизнью города, что текла по улице внизу.

Люди и повозки сновали туда-сюда расплывчатыми пятнами, зато шум было слышно хорошо. Эта жизнерадостная суета скоро утомила Гесту. Но заняться в ожидании Квохара все равно было нечем. А он задерживался, будто проверяя на прочность ее терпение.

И как бы ни надоело ворчание служанки, а Квохар и ей самой никогда не нравился, казался склизким и изворотливым. Знать, такое впечатление было верным, ведь все то время, что Геста пробыла в Кирияте, казна не знала недостатка в деньгах. И значительную часть этой заслуги справедливо приписывали казначею. Квохар управлялся с монетами, как фокусник, наполняя сундуки почти из воздуха; он предлагал Драгомиру все новые и новые способы пополнить казну. А несколько лет назад даже подтолкнул к тому, чтобы после долгих раздумий и сомнений одобрить труд ариванских рабов в копях Холодного Гребня. Грамотные разумные пошлины с горожан, щадящая дань с деревень и сел, торговля – в этом он был как рыба в воде, и Драгомир высоко ценил его таланты. Квохар не случайно получил расположение Гесты: для воплощения дальнейших планов ей могли понадобиться деньги, которые по понятным причинам попросить у князя она не могла.

Позади, наконец, едва слышно скрипнула дверь, и ключ повернулся в замке, закрывая ее изнутри.

– Рад видеть тебя, бенх’им танрин [20], – вкрадчивый голос Квохара обволок мягким покрывалом, и его теплые ладони, не тронутые никакой, кроме писчей, работой, легли на плечи. – Зачем ты звала меня?

Геста, подавив вздох, скосила взгляд на его руку. Но тут же заменила личину безразличия на ласковую улыбку и обернулась. Квохар, не раздумывая, впился в ее губы поцелуем, грубым и нетерпеливым. Она мягко отстранилась, дразня казначея взглядом из-под трепещущих ресниц. Тот обнял ее за талию и привлек к себе, нашаривая шнуровку хангерока. Пришлось подчиниться, хоть для этого и нужно было преодолеть сильное до тошноты омерзение.

Высокий, худой, как жердь, с вытянутым лицом и выпуклыми рыбьими глазами, Квохар не мог всколыхнуть в Гесте желания; раньше он был холоден, вежлив и ничем не давал повода догадаться о своем расположении. Но соблазнить его оказалось намного проще, чем представлялось. Наружностью мало похожий на жгучих ариванских мужчин, он все же наследовал присущую им пылкость. Проводить с Квохаром время иногда было даже приятно, если не открывать глаз. И до поры это помогало справиться с тоской, которая то и дело наваливалась на Гесту, когда Драгомир подолгу избегал встреч с ней. Теперь же, напитавшись ненавистью к Младе, она терпела неистовые ласки казначея лишь для того, чтобы он выполнил несколько просьб.

Сегодня настало время для первой. Но прежде стоило задурманить ему голову – тогда он согласится на все.

Квохар еще некоторое время повозился с завязками хангерока, но скоро потерял терпение. Он развернул Гесту к себе спиной и не слишком бережно повалил на кровать; шнуровка треснула, и сорванная тесьма упала на покрывало рядом с лицом. Оторвалась пуговица на вороте. Мягкие, влажные губы касались обнаженных плеч, а пальцы стаскивали с Гесты платье; драгоценная диархавенская ткань трещала, но не стоило опасаться за ее сохранность – никто не обратит внимания на испорченную одежду. Разве что Тора, но та будет молчать и по приказу собственноручно сожжет ее.

Квохар крепко, до боли, обхватил бедра Гесты руками, и взял ее сзади, даже не потрудившись повернуть к себе лицом. Она стискивала зубы все сильнее при каждом его движении, но с губ почти бессознательно срывался стон вожделения, поощряя старания казначея. Если бы он знал, как в этот миг противен ей, то вряд ли еще хоть раз появился бы здесь. Но можно было бы поклясться, что умело изображаемая Гестой страсть снова заставит его бежать на встречу по первому зову.

Казначей, хвала богам, остановился, и его пальцы, сжимающие плечо, крепче впились в